rel="nofollow" href="#note6" type="note">6.
И как же скончался сей дерзкий критик, осмелившийся извращать мои сонеты и поливать грязью злобы в приступе бешеной зависти мои стансы? Так, как ему и должно. Угас в собственной угарной блевотине, аки смердящий пес, упивавшийся до бесчувствия много лет подряд и даже не благородным вином, но презренной брагой. Он месяцами беспрестанно валялся пьяным под ногами честных бюргеров, мешая чинно ходить по улицам. И вот я машу ему лапой и говорю: «Au revoir!»7 Больше не свидимся! Каждый получает по заслугам не в жизни будущей, а прямо здесь и сейчас.
Запомните, мои драгоценные поклонники, студиозы, исследующие грани моего таланта, каждый, кто пытается втоптать в грязь чистые излияния моей души, может ведь и не дождаться такой же бесславной кончины, как Серж Де’Серюк. Моя ярость настигнет вас гораздо раньше!
А посему отбросим же всякую презренную толерантность да узость взглядов и дружно восславим меня – кота Мурра, пра-пра-пра-правнука славного моего предка, в честь коего я и назван, и труды коего собираюсь не только издать под одной обложкой, но и расширить их собственными комментариями, дабы создать тем самым предку «памятник нерукотворный, к которому не зарастет народная тропа»8. Сим трудом я почтил предка и одновременно «Exegi monumentum»9. Никто не остался забытым.
И это истина в последней инстанции, ибо коты творят вовсе не руками и даже не тем местом, о коем сразу вспомнят все извращенные умы, подобные Сержу Де’Серюку, а – лапами! Но наипаче всего – тем, что находится между ушами – мозгом!
Мой славный пра-пра-пра-прадед, имеющий корни от самого достославного Кота в сапогах, скончавшийся в Берлине, в этом прусском «Логове Медведя», возведенном еще полабскими славянами, свободно изъяснялся на многих языках мира. Когда я впервые обнаружил третий том неизданных записок моего пращура, то был очарован поэтизмом его мышления.
Помнится, найденная в тех бумагах баллада о коте, замурованном в гробнице с мумией, но выбравшимся на свободу, заканчивающаяся словами: «Przez wejście do krypty wlewata się już lepko-mokra szarość poranka!»10 потрясла меня до глубины души!
Примечание издателя: Мурр, мне обидно, что ты, как и твой прародитель, вновь и вновь рядишься в чужие перья! И я не без основания опасаюсь, что от этого ты заметно потеряешь во мнении благосклонного читателя. Баллада, которой ты так чванишься, на самом деле вовсе не принадлежит лапе кота. Да и не стихи это вовсе, а строки из настолько известного романа, что об этом стыдно не знать, пусть даже и коту.
Так я и увлекся чтением сих познавательных и котоугодных трудов, кои случайно оказались сохраненными и вывезенными моим пращуром: сначала в Познань, потом в Полоцк, затем в Брянск, в Ростов и, наконец, сложенными в чулане затерянного дома в дикой и холодной Сибири.
Кроме того, недавно ко мне в лапы попали также списки с пергаментных свитков, обнаруженные диггерами