Власа обратила старуха, свернулся на дне лодки и тихо сопел. Когда плеск весел становился слишком громким, зверь приоткрывал блестящие глаза, всматривался в Святослава и снова с силой зажмуривался. А княжич вспоминал лицо товарища, перекошенное первозданной злобой. И тут же в памяти всплывало еще одно лицо, родное и знакомое до боли. Отцово.
Свят пытался удержать в памяти спокойный образ отца, но он неумолимо ускользал. Зато миг, исполненный ярости, намертво въелся в память Святослава, и юноша никак не мог изгнать его из своей головы. Шли купальские гуляния, и княгиня, простоволосая, в одной лишь рубахе, плясала на потеху толпе, и ее черные пряди взметались в воздух в такт каждому повороту. Князь пил пряное зеленое вино и никак не мог налюбоваться на молодую жену, не замечая, что остальные глядят на Дану как завороженные. Казалось, даже пламень костров приутих, чтоб не отвлекать внимания, которым безраздельно владела Дана. На рассвете они с отцом брели через высокую траву, и воздух пропитался утренней сыростью и горьким запахом истлевших поленьев. Тогда-то князь гордо спросил Святослава, какова ему мачеха. А тот возьми да и ответь, что она всех будто околдовала, словно ведьма.
В первый и последний раз в жизни князь ударил сына по лицу. Размашисто, гневно, а затем схватил за ворот рубахи и прошипел:
– Никогда не называй ее этим словом!
На следующий день князь Всеслав говорил с сыном как ни в чем не бывало. Святослав перебрал в голове все возможные оправдания, пока его обида на отца не улеглась. Они зажили по-прежнему, но то страшное мгновение вновь и вновь взвивалось в его мыслях непослушным вихрем.
Спутники миновали затопленные дома, и впереди показалась немая ершистая громада леса, в которой пропадал всякий свет.
– А фонаря-то мы и не взяли, – пробормотал Святослав, покрепче перехватывая весла. Олеся оторвала взгляд от леса и усмехнулась.
– А зачем тебе фонарь-то? Водице он не надобен, она сама все пути знает и нас выведет.
Святослав кивнул. Он слишком устал, чтоб думать о том, как это странно. Или что ему нужно благоговеть перед древними силами, что влекли его к себе. Все его мысли сошлись на том немногом, что он, казалось, мог понять.
– Получается, ты близко знаешь Дану?
– Знавала когда-то, – хмыкнула Олеся. – Помогла я ей. Я вообще страшно добрая. Помогаю всякому, кто меня по имени кликнет. Отказать не смею. Припугнуть могу. Напросилась тогда Данка мне в ученицы, в помощницы. Так и познакомились.
– А что произошло потом?
Олеся поджала губы. Тень от лесной стены начала наползать на ее черты, но даже в обступившем их мраке Святослав мог различить досаду, показавшуюся на лице старухи.
– Знаешь, что может сдержать даже самую мощную и разрушительную силу, а, княжич? – Святослав мотнул головой. Слова Олеси звучали зловеще. – Обещание. Самые сильные, самые древние из нас не смеют нарушить обещания. Вот и я поклялась сохранить Данкину тайну. Ты можешь спросить ее сам, но я рассказать не могу.
На тонких губах Олеси показалась мягкая