что её шапка мелькнула за забором у того переулка, куда скрылся Керим. Это плохо! Похоже, твари тянутся друг к другу. Обрадовало его только одно – исчезли дети и бабка Кривиха. Оно и понятно – они увидели, как он стрелял в татарина. Он и сам, увидев такое, наверное, постарался бы скрыться от греха подальше. «Наверняка подумали, что я пьяный буяню, или что с ума сошел». Не ровен час, можно тоже попасть под пулю. «Догадались бы еще, закрыться и сидеть дома, не высовываясь».
Плохо, что на выстрел могут еще прибежать любопытные. Посмотреть, кто это прямо в деревне балует. «Ничего, если кто появится, притворюсь пьяным и припугну», – подумал он. Порфирий знал, что в деревне его опасаются, а если увидят, что он с ума сходит, вообще будут прятаться.
Он еще раз глянул вокруг – убедиться, что подвохов не будет, никого нет. Хотя, вполне возможно, за заборами кто-то и прячется. Глазеет сейчас на него. Любопытство человеческое непобедимо. Порфирий закинул Мосинку на плечо и пошел к, так и лежавшей на снегу, жене. От самых ворот дома, до нее тянулся яркий кровавый след. «Похоже, легкое пробил, – подумал он. – Вон как кровь хлестала. Хоть бы померла по-настоящему. Все ж одним меньше». Ему вдруг стало не по себе, из-за того, что он подумал о жене, как о каком-то совсем незнакомом человеке. И даже не о человеке, а как о непонятной, опасной твари. «Совсем я умом тронулся. Как так можно? Ведь прожили уже больше десяти лет. Правильно говорят, что золото душу забирает».
Однако шевельнувшееся в душе чувство, тут же погасло, как только он увидел её глаза. Мертвые и белые. Без капли жизни. Но она жива. Скорее не мертва. Он даже не знал, как назвать то состояние, в котором она сейчас находилась. «Наверное, только попы знают, как это называется». Замороженные глаза не двигались. Даже в зрачках, не было теперь ни капли той блестящей черноты, которая так поразила его в молодости. Белый молочный зрачок почти сливался с белком. Но она явно еще видела, потому что, хоть и медленно, но повернула голову за ним. И это было жутко. Смоляные растрепавшиеся волосы и черные брови, теперь казались неестественными, словно приклеенными. Все это он уловил за один взгляд, но, жалость, начавшая топить душу, исчезла в одно мгновение, когда жена начала подыматься. Все-таки это тварь. Это не Глафира. Она медленно, рывками, как оттаявшая весной лягушка, перевернулась на живот и начала подниматься.
«Что делать-то с ней?» Он уже придумал, как можно по-настоящему убить вот таких, не мертвых до конца. Но отрубить голову бывшей жене, сил у него не хватало. Он знал себя, и знал, что в горячке и не такое бы мог сделать. Дурной он в ярости. Но сейчас, в трезвом уме, он подобного не сотворит. Иначе, он сам, и без помощи сатаны, в нечисть превратится. «Ладно, попробую по-другому».
Порфирий не дал твари встать. Когда она уже стала подниматься с колен, он толкнул её прикладом. Та снова завалилась. Стараясь не думать о том, кем это тело было до своей смерти, он схватился за воротник кожушка и потянул. «Да, нормально. Смогу». Тем более к их дому, дорога шла под горку. Он быстро, почти бегом, потащил тело по накатанному насту. Глафира тянула