А вот и его дом – невзрачный двухэтажный дом под номером тринадцать. Поднимаюсь на второй этаж с чувством беспокойства, робости, дрожью в руках. Остановился перед дверью, колебался, но всё же постучал. Изнутри раздался женский голос: «Ja-ja, bitte», приглашающий войти. Но Карла рядом не было, а мой немецкий оставлял желать лучшего. Открыв дверь, я вошёл, словно шагнул в неизвестность. Меня встретила молодая женщина, приятная на вид и хорошо одетая. По её доброжелательной улыбке я сразу понял, что это жена Карла, и она была в курсе моего прихода. Из комнаты выглянул маленький мальчик и с любопытством посмотрел на меня. «Guten Tag», – выдавил я, чувствуя, как мой голос звучит чуждо.
Она весело ответила и объяснила, что Карл сейчас внизу, в ресторане, но их дочь может пойти за ним. Боясь остаться в неловкой ситуации, я быстро сказал: «Ich selber gehe» (Я сам пойду). Она, видимо, тоже не стремилась к долгим разговорам, и с лёгкостью согласилась.
Зайдя в ресторан, я сразу увидел Карла за столом с двумя пожилыми немцами. Они пили пиво, играли в карты. Полумрак помещения, запах табака и приглушённые звуки музыки на бубенцах создавали странное ощущение. Я подошёл к столу и с неожиданной для себя уверенностью поздоровался: «Guten Tag!»
Карл обрадовался моему приходу – таким, прилично одетым, он меня ещё не видел. Он представил меня своим товарищам как друга Алекса из Украины. Они приветливо улыбнулись, что-то сказали Карлу, но я ничего не понял. Мы вскоре ушли оттуда.
Возвращаясь к его дому, я немного успокоился, но Карл, напротив, казался взволнованным. Когда мы вернулись, он представил меня своей жене и позвал детей. Обращения жены ко мне Карл переводил, а я старался отвечать, как можно проще. Когда я увидел его дочь, меня словно гром поразил – она была той самой девушкой, которая приснилась мне после того, как Карл рассказывал о ней. Я даже рассказал им о своём сне, что вызвало лишь смех.
Дочь вскоре ушла со своим парнем, а жена Карла направилась на кухню. Карл продолжал переводить лепет своего сынишки, и я смотрел на его жизнерадостное личико, думая о том, как из таких невинных детей они делают гитлерюгенд. Но, пожалуй, для этого уже не успеют.
За столом я больше всего общался с женой Карла, а сам Карл переводил. Она старалась говорить больше, чтобы не задавать вопросов, понимая, что я голоден. Но, несмотря на все аппетитные угощения, я не мог наброситься на еду, хотя был ужасно голоден. Съел немного, взял кусочек пирога, запил чаем. Конечно, можно было поесть как следует, ведь она знала, что мы голодаем как собаки, но я не мог себе этого позволить – не хотелось показаться варваром.
Когда рассказывал о себе, кое-что приукрасил, ведь не мог же я признаться, что у нас с мамой не было даже собственной квартиры, что мы жили в съёмном углу, спали на одной кровати. Но мне хотелось, чтобы они поняли, что Гитлер разрушил нашу прежнюю, счастливую жизнь. Время у Карла пролетело быстро.
Когда пришло время уходить, Карл и его жена настояли, чтобы я взял свёрток с едой. Как только вышел на пустынную дорогу, я сразу же его опустошил. На миг показалось, что я впервые за долгое время почувствовал сытость.
10 февраля 1943 года
Карл потом рассказывал, какое впечатление я произвёл на его жену. Она до этого