жалко. Всё-таки я в нём и на операции ходил, и на Мудьюге. Историческая реликвия, так сказать. Глядишь, лет через пятьдесят, в ознаменование годовщины победы в Гражданской войне, повесят мой полушубок в каком-нибудь музее, на радость моли. А что, моль тоже живое существо, и кушать хочет. Потом вдруг вспомнилось, что полушубок остался в доме, который сжёг селянин. Ну вот, осталась моль без еды.
К утру дурацкие мысли, что приходят ночами, улетучились. Серёга Слесарев кормил меня с ложечки жиденькой кашей, я торопливо её съедал, открывая пошире рот. Съел бы сейчас целое ведро каши, запил её супом, но Слесарев, сволочь такая, скормив мне ложечек пять, сказал:
– Сказано было – как Володька очнётся, корми его с ложечки, понемножку, чем-нибудь жидким. Много нельзя – пузо у тебя слабое, наешься, кишки порвёт. Ничё, терпи, я тебя через два часа покормлю. Баб попросил – целый горшок для тебя сварили, на два дня хватит.
Как я ждал эти два часа! Попытался сам добраться до горшка с кашей, но сил пока не хватало.
И опять Слесарев кормил меня с ложечки, попутно рассказывая о житье-бытье в партизанском отряде, а главное – о командире.
– Хаджи-Мурат, хоть по-русски и говорит плохо, но всё понимает. Он вообще дядька бывалый – в первую революцию с полицией воевал, оттого в Мексику убежал, там батрачил, а оттуда в Америку рванул, золото мыл. Перед германской в Россию вернулся, добровольно в Дикую дивизию служить ушёл, с Корниловым воевал. Он у ребят и за мать, и за отца, и за господа бога. Хаджи сказал – сделай, так ты помри, но сделай. У него с нарушителями один разговор – нагайкой отходит, парень потом две недели сидеть не сможет, но против него ни-ни. Если Хаджи отстегал, значит, за дело.
Командир партизанского отряда вызывал у меня всё больший интерес. Дал себе зарок – вернусь в свой мир, обязательно изучу его биографию. Как же так, столько читал о гражданской войне на севере, и ничего не знаю про командира-кавказца?
А Слесарев, между тем, продолжал делиться впечатлениями. Похоже, он сам зауважал необычного партизана.
– Ещё такое дело. Тут же неподалёку монастырь стоит. Местные говорят – мол, полюбовник царевны Софьи здесь похоронен, Васька Голицын, что против Петра пошёл. Монахов всего пять человек, стены крепкие, можно в кельях жить, и защищаться, ежели что. Я потихонечку у ребят из отряда Хаджи спросил – а чего, мол, монастырь-то не заняли, а они говорят – батька не велел. Дескать, в монастырь войдём, можем бога обидеть, а этого делать не стоит. Мы сейчас только людей обижать можем, а бога нельзя.
Глава 5. По следам Александра Грина
Я сидел на телеге, разглядывая начинавшие желтеть листья. А ведь уже осень. Сентябрь девятнадцатого года, хотя, казалось бы, недавно был март восемнадцатого. Летит времечко-то, летит. Похоже, что я так и останусь в этой эпохе. Интересно, когда у меня день рождения? Вовка Аксёнов о том помнил, а вот Олег Васильевич так и не выяснил, а в документах нигде нет. Может, сделать днём рождения первое сентября? Значит, мне исполнился двадцать один год. Или двадцать