ты как думаешь? – ответил я вопросом на вопрос.
– Злишься, – кивнул Степан. – Я бы на вашем месте вообще за такое дело на первой сосне повесил, только и ты пойми. У меня же два сына было – один к белым ушёл, другого к красным мобилизовали. Не знаю, не то живы, не то уже косточки ихние где лежат, собаки обглодали. Но не это страшно. Все мы под богом ходим, каждому умирать придётся. Страшно, если они в бою встретились, да друг дружку и положили.
– Всё могло быть, – не стал я кривить душой. А что, говорить Степану – мол, живы твои сыночки?
– Мать кажий день изводится, а у меня ещё дочка есть. Вроде, девок-то чего любить? Замуж выйдет, в чужие люди уйдёт. А я, дурак, девку больше парней люблю. Думаю – ладно, хоть эта жива, может, выдам её замуж за хорошего человека, внуков мне нарожает. А тут вы явились, что бы вам в лесу-то не сдохнуть было? А я кажий день от вас покойников вожу. Думаю – заражусь, девку свою заражу, и не станет у меня ни дочки, ни внуков.
– И решил ты грех на душу взять – одним скопом на тот свет двадцать человек отправить?
– Какие двадцать, вас меньше было! – возмутился Степан. – Я ж вас считал, сам хоронить возил. Поперву всего двадцать шесть, двенадцать померло. Стало быть, осталось четырнадцать.
Немного помолчав, мужик обернулся ко мне и оскалился:
– А по мне хошь двадцать, хошь сто, кой хрен разница? Мне моя собственная дочь всех вас дороже. Слышал? Хошь, стреляй меня.
Я только отмахнулся. В чём-то мужик и прав. Дочь, конечно же, будет дороже, кто спорит?
Дальше ехали молча, но уже и ехать-то оставалось всего ничего.
Пинега скорее напоминала большое торговое село, нежели город. Четыре улицы вдоль, шесть поперёк. Центральный проспект вёл к двум каменным храмам, а всё остальное было деревянным.
На въезде в город нас остановил патруль – двое парней в солдатских шинелях, в крестьянских картузах и в лаптях. У одного на плече винтовка со штыком, у второго – охотничье ружье.
– Кто такие? – поинтересовался парень постарше, с винтовкой, рассматривая нас.
А вид у нас с Серёгой был ещё тот! Залатанные штаны и гимнастёрки без поясов, рваные сапоги, зашитые каким-то умельцем на «живую» нитку.
– Из Красного бора мы, своих ищем, – пояснил я.
– Так тут все свои, чужих не держим, – хохотнул красноармеец. – Ты толком скажи.
– Федь, а это не те ли, кто с нашим комиссаром с Мудьюга утекли? – предположил второй. – Слышал, что они в Красном бору были, с Хаджи-Муратом.
– Если ваш комиссар Спешилов, то те, – кивнул я.
– Значит, прямо езжайте, потом направо. Школу увидите, она большая, мимо не пройдёте, там штаб бригады, и комиссар там, – махнул рукой вдоль проспекта первый.
Отпустив возницу обратно, отправились искать штаб бригады. Стало быть, Виктор остался при должности, хотя могли бы уже и нового комиссара на полк отыскать.
Идти пока было тяжело, и я несколько раз останавливался отдохнуть, не раз пожалев, что отпустил мужика. Довёз бы, не развалился.
В школе на втором