описаниям И. И. Панаева и того же Сахарова, разгул, сопровождавшийся аффектированными демонстрациями «русскости» вплоть до пляски вприсядку.
По меркам других литературных обедов, затея Воейкова окончилась провалом. Его обед, устроенный, в отличие от рафинированного праздника у Смирдина, в нарочито трактирном стиле, свелся к заурядной попойке448. Однако заслуживает внимания всплеск патриотических чувств, его завершивший. Так гротескно проявил себя один из системообразующих для литературного сообщества процессов – поиск адекватных форм выражения национального.
Уже на следующий день, 7 ноября, беллетрист и переводчик В. И. Карлгоф принимал обычных посетителей своего салона: Е. Ф. Розена, Кукольника, Карла Брюллова и других, а также Крылова. Сам хозяин и большинство гостей побывали у Воейкова и, несомненно, находились под свежим впечатлением. Хотя атмосфера семейного обеда в присутствии хозяйки дома радикально отличалась от царившей накануне, не будет натяжкой предположить, что вопрос о национальном духе отечественной словесности и здесь волновал собравшихся. Но теперь центром внимания стал Крылов.
За четыре с небольшим месяца до описываемых событий в московском журнале «Живописное обозрение» была опубликована биографическая заметка о нем, где говорилось:
Имя Ивана Андреевича Крылова знакомо каждому грамотному русскому. Кто не знает нашего неподражаемого баснописца, нашего Лафонтена, философа народного? Кто не прочтет нам наизусть хоть нескольких басен его? Кто не говорит, часто сам не замечая того, выражениями басен Крылова?.. Эти выражения сделались народными пословицами и, заключая в себе умную правду, в самом деле заменяют для народа нравственную философию. Надобно прибавить, что едва ли кто из русских писателей пользовался такою славою, как И. А. Крылов449.
Такой каскад восторженных характеристик давно уже не казался чем-то необычным, это была неотъемлемая часть представлений о Крылове как классике450.
Написавший эти строки Николай Полевой вечером 7 ноября был среди гостей Карлгофа. Он мог напомнить присутствующим о том, что приближается день рождения Крылова: в его заметке утверждалось, что баснописец родился 2 февраля 1768 года451, из чего следовало, что вскоре ему исполнится 70 лет.
Жена Карлгофа, Елизавета Алексеевна, вспоминала:
Посреди оживленного застольного разговора муж мой взял Крылова за руку и сказал, что имеет до него просьбу. Тот отвечал, что непременно исполнит ее, если это только в его воле. «Так вы будете у нас обедать второго февраля?» Крылов немного задумался, наконец смекнул, в чем дело, поблагодарил моего мужа и обещал быть у нас 2 февраля. Мы тут же пригласили на этот день всех присутствующих452.
Таким образом, первоначально замышлялся обычный званый обед. В семействе Карлгофов подобные события не были редкостью. Согласно мемуарам хозяйки дома, 28 января 1836 года в честь прибытия в Петербург