шли на Перекопе. На самой земле была знойная тишина. Почва под ногами была непривычно сухая с громадными трещинами. После короткого раздумья все пошли к нашим «соткам». Они стояли в капонирах искусно замаскированными. Машины стояли с бомбами. Ожидали приказа. У «девятки» встретил Лёшу – командира, Толика (Коваленко) – штурмана и стрелка-радиста Фёдорова Васю.
Со стороны Саки показался пикап комиссара – есть приказ на вылет. Самолёты, поднимая пыль и непрерывно изменяя обороты моторов, заполнили полевой аэродром звуками и шумами, ласкающими слух и души тех, кто остался на земле. Для нас – механиков это были самые приятные, ответственные минуты.
Первая тройка выстроилась на старте. Штурманы и лётчики закончили проверку пулемётов. Всё готово к первому боевому вылету. Десятка скрылась в голубовато-серой дымке. Счастливого пути, товарищи!
Я остался с механиком «девятки». Примерно через полчаса мы её закатили обратно в капонир и замаскировали.
Вот и наши герои. Все говорили сразу. Вылет был удачным: фрицев застали за обедом в плавнях. Вася пуганул их из пулемёта ВТ, пускай, мол, посмотрят, какие гильзы у русских пулемётов.
Подвесили вновь бомбы. Взрыватели вворачивали при свете переносок. Неожиданно наступила тёмная, звёздная крымская ночь. Немцы бомбили Евпаторию. Наши ДБ летали на Яссы и Плоешти. В чистой, изнутри обшитой досками землянке в ту ночь я уснул мгновенно».
На следующий день было совершено три вылета всей группой самолётов. И опять все экипажи вернулись без потерь, хотя на обратном маршруте были встречи с немецкими истребителями. В последующие дни немецкие истребители плотно прикрывали наземные цели и передвижение войск, что не позволяло эффективно наносить бомбовые удары, экипажи начали нести потери. В полку стали практиковаться одиночные вылеты самолётов или только вылет звеном.
Примерно через неделю после начала наших успешных вылетов немцы собрали группу асов, летающих на скоростных самолётах «Хейнкель-113» и модернизированных «Мессершмитт-109». Наши потери резко возросли. Командир полка майор Помазанов стал не в меру раздражительным, нервозным и недоверчивым к своим боевым товарищам. Командирские требования и замечания сыпались как из рога изобилия. Возможно, его такое состояние объяснялось боевыми потерями, плохой организацией полётов или прежними переживаниями, которые он не забыл со времён полётов в составе Народно-освободительной армии Китая в 1939 году.
Для личного состава, особенно для лётного, такое поведение было невыносимо. Я не знаю, как проходил разбор полётов с лётчиками, а с техническим составом – примерно так:
– Китайцы! Трижды китайцы!
Потом шёл беспорядочный набор отборных матерных слов, выражающих духовное состояние, боевой настрой и ненависть командира к нам, стоящим перед ним в одной шеренге. После паузы, во время которой мы ещё не успели осмыслить наши грехи и всё сказанное, он продолжал:
– Сбит