губы, он смотрел перед собой. Гефель ожидал бурной вспышки и намеревался изо всех сил защищаться.
Но Кремер сохранял странное спокойствие, и прошло немало времени, прежде чем он заговорил.
– Ты не выполнил указания!
– И да и нет! – Под пристальным взглядом Кремера Гефель растерялся. – Да, увы, Вальтер.
Кремер ждал, что Гефель продолжит, но тот молчал.
– Ну? – спросил наконец Кремер.
Гефель перевел дух.
– Случилось кое-что…
Запинаясь, он поведал Кремеру, что произошло между ним и Цвайлингом. Гефель полагал, что это будет и объяснением, и оправданием.
Кремер дал ему договорить. На скулах старосты заходили желваки, он долго молчал даже после того, как Гефель окончил свой рассказ. Его лицо посуровело, зрачки сузились. Наконец хриплым голосом он проговорил:
– Сам-то ты веришь этому?
К Гефелю уже вернулась прежняя уверенность, и он сердито ответил:
– Я тебе не вру.
Кремер оттолкнулся от двери, прошелся несколько раз по комнате и сказал, обращаясь скорее к самому себе:
– Конечно, мне ты не врешь, но… – Он остановился перед Гефелем. – Но, может быть, ты врешь себе?
Гефель недовольно пожал плечами, тогда Кремера прорвало, и он почти перешел на крик:
– Ты связался с негодяем! Цвайлинг самый настоящий негодяй! Он только и ждет, чтобы мы прикрыли его с тыла!
Гефель, решив принять вызов, горячо возразил:
– Зато теперь он у нас в руках!
Кремер саркастически рассмеялся.
– У нас в руках? Андре, дружище, сколько времени ты в лагере? Всего полгода, не так ли? – Он повертел большим пальцем. – Тыл он сумеет прикрыть и своими дружками. Так или этак, смотря, куда ветер подует. Стоит им отбросить американцев километров на пять, как наш Цвайлинг опять петухом заходит. Вот тогда он прижмет тебя к ногтю, да и мальчонку тоже. Ах, Андре, что ты натворил!
Гефель поднял руки. Казалось, он хочет заткнуть уши.
– От того, что ты сказал, мне еще труднее.
– А от того, что ты сделал, еще труднее нам! – парировал Кремер холодно.
Гефель простонал:
– Не мог же я ребенка…
– Ты должен был вернуть ребенка тому, кто взял на себя заботу о нем. Вот что тебе было приказано. Но ты сделал по-своему. Ты нарушил дисциплину!
– Если мы выйдем отсюда живыми, я отвечу перед партией, на этот счет можешь быть спокоен, – возразил Гефель.
Кремер твердо посмотрел ему в глаза.
– Партия здесь!
Гефель хотел было резко возразить, но сдержался.
Под тяжелым взглядом Кремера он опустил глаза. Как ни мучительно это было, он не мог не признать, что Кремер прав. Тем не менее все в нем восставало, когда он думал о том, что должен был предоставить ребенка его судьбе. Он как бы сопротивлялся невидимой мощной руке, которая грозила воткнуть ему в сердце ключ и запереть его. Он чувствовал себя виноватым и перед ребенком, и перед партией. Голова его поникла.
– Я не мог иначе… не мог, – тихо проговорил он. В голосе его звучали мольба и горечь.
Кремер в эту минуту любил Гефеля