комплекс. Поэтому он и протестовал против него, и поэтому не получилось лечебного эффекта от этого сообщения: раз действительно имеются живые существа, у которых нет никакого Wiwimacher’а, тогда уже нет ничего невероятного в том, что у него могут отнять Wiwimacher и таким образом сделают его женщиной[15].
«Ночью с 27-го на 28-е Ганс неожиданно для нас в темноте встает со своей кровати и влезает в нашу кровать. Его комната отделена от нашей спальни кабинетом. Мы спрашиваем его, зачем он пришел, не боялся ли он чего-нибудь. Он говорит: “Нет, я это скажу завтра”, засыпает в нашей кровати, и затем уже его относят в его кровать.
На следующее утро я начинаю его усовещивать, чтобы узнать, зачем он ночью пришел к нам. После некоторого сопротивления развивается следующий диалог, который я сейчас же стенографически записываю.
Он: “Ночью в комнате был один большой и другой измятый жираф, и большой поднял крик, потому что я отнял у него измятого. Потом он перестал кричать, а потом я сел на измятого жирафа”.
Я, с удивлением: “Что? Измятый жираф? Как это было?”
Он: “Да”. Быстро приносит бумагу, быстро мнет и говорит мне: “Вот так был он измят”.
Я: “И ты сел на измятого жирафа? Как?” Он это мне опять показывает и садится на пол.
Я: “Зачем же ты пришел в комнату?”
Он: “Этого я сам не знаю”.
Я: “Ты боялся?”
Он: “Нет, как будто нет”.
Я: “Тебе снились жирафы?”
Он: “Нет, не снились; я себе это думал, все это я себе думал, проснулся я уже раньше”.
Я: “Что это должно значить: измятый жираф? Ведь ты знаешь, что жирафа нельзя смять, как кусок бумаги”.
Он: “Это я знаю. Я себе так думал. Этого даже не бывает на свете[16]. Измятый жираф совсем лежал на полу, а я его взял себе, взял руками”.
Я: “Что, разве можно такого большого жирафа взять руками?”
Он: “Я взял руками измятого”.
Я: “А где в это время был большой?”
Он: “Большой-то стоял дальше, в сторонке”.
Я: “А что ты сделал с измятым?”
Он: “Я его немножко подержал в руках, пока большой перестал кричать, а потом сел на него”.
Я: “А зачем большой кричал?”
Он: “Потому что я у него отнял маленького”. Замечает, что я все записываю, и спрашивает: “Зачем ты все записываешь?”
Я: “Потому что я это пошлю одному профессору, который у тебя отнимет глупость”.
Он: “Ага, а ты ведь написал и то, что мама сняла рубашку, ты это тоже дашь профессору?”
Я: “Да, и ты можешь поверить, что он не поймет, как можно измять жирафа”.
Он: “А ты ему скажи, что я сам этого не знаю, и тогда он не будет спрашивать, а когда он спросит, что такое измятый жираф, пусть он нам напишет, и мы ему ответим или сейчас напишем, что я сам этого не знаю”.
Я: “Почему же ты пришел ночью?”
Он: “Я этого не знаю”.
Я: “Скажи-ка мне быстро, о чем ты теперь думаешь?”
Он