вы, гражданин, не дебошьте, —
Сказали ему. Он молчал.
И сдали Свободу в музейный
Обшарпанный запасник…
Не то в кабинет репейный.
Не то прямо в самый нужник.
Средь шумного града, случайно,
Прошу не сочесть за навет,
Шептал чей–то голос тайно:
Свободы ведь не было. Нет.
Текут, текут неслышно годы.
Их вечность режет на утиль.
Я не отдам своей свободы
И обрету свою Рахиль.
Люблю тебя, родная Лия,
Детей твоих земную ось.
Но жду, когда цветной лили′ей
Оборотится твоя кость.
В Доме Радости много комнат.
Будешь их обходить до икания.
Но прошу тебя: в тихий омут
Не спускайся: там духи страдания.
Бледнолицы, усталы и съёжены,
В каждом глазе цветут кувшинки,
По безлунию, обезвожены,
Превращаются вдруг в пылинки.
Эта пыль, озаренная звездами,
Наполняет собою здание,
И оно, поднимаемо грезами,
Заплывает на дно мироздания.
И когда мы выходим ночию,
Видим мир, скорбями излизан.
Но идет перед нами воочию
Белый Ангел, страданьем унизан.
И за ним покрывало стелется,
Что печаль претворяет в счастье.
Перемелется тем, кому верится,
Что страданий не вечны власти.
Что там? Купи–продай?
Не прогадать бы.
Ему только деревню дай —
Потребует усадьбы.
Вам, конечно, виднее,
Насчет лакея и вареников.
Мы опять стали беднее
На 30 серебренников.
Когда над утреннею мглою
Еще рассвет не забрезжит;
Когда к Луне звезда героя,
Нацепленная, чуть дрожит;
Когда из темного эфира
Стекает черный, четкий жир;
Когда от клубного кумира
Спешит в постель пустой транжир;
Когда трамваи по железу
Походкой легкою стучат;
Когда шоферу позарезу
Охота до волчат–девчат;
Когда по кирпичам белесым
Спадает к окнам чья–то тень –
Прислушайся: восточным лесом
Ночную мглу сжирает День.
В душе моей так глубоко, так ясно.
Какой–то свет ложится на лицо.
Лампадка догорает, ярко–красно.
На скатерти разлитое винцо.
Я вся твоя! В невыносимой боли
Я выждала свидания мои.
Неверность, уязвленная от соли,
Просить прощенья хочет у Любви.
Когда на нет сойдет изнеможенье
Холодных, истомленных ночью рук,
Я знаю: принесет освобожденье
Не мной открытой старой двери стук.
11–15.
7 марта 2005 года
В том времени, где даже брюки
Разменивались на поруки,
Где развитой