Средневековье не было для Морриса образцом, к которому нужно вернуться, но все же именно оно стало для него неистощимым источником художественного энтузиазма. Эддические метафоры он считал более точными и понятными, а скальдические – более образными и неожиданными, но использовал и те и другие. В поздних его романах «средневековье» становится все более условным, но зато эти вымышленные миры можно без труда нанести на карту. Наличие такой карты воображаемых мест и будет позже отличать жанр фэнтези от научной фантастики.
В сочинениях Морриса сплетаются в орнамент кельтские, ирландские и британские мотивы, сюжеты и имена. В его рыцарских историях нас ждут седые отшельники в волчьих шкурах, хитроумные карлики и поклоняющиеся медведю жители леса. Рунические заклинания гномов бегут там по лезвию меча, имя которому – Гнев. «Дом ворона» и «Дом розы» борются между собой, и повсюду встречаются говорящие имена и топонимы. Путешествия за море и ратные приключения, заговоры и клятвы, турниры и битвы… При этом в прозе Морриса мало собственно магического. Ему хватает и самой этой захватывающей жизни, чтобы увлечь читателя.
Еще в 1860-е годы Моррис сочиняет собственную версию рождественского гимна, где появление Иисуса – это хорошая новость для бедняков и плохая новость для возгордившихся богачей.
Одно из первых явно протестных заявлений Морриса на грани между политикой и искусством – против реставрации собора Сан-Марко в Венеции. В 1877 году он призывает британских рабочих бойкотировать войну с Россией и решительно выступает против колониальной политики своей страны. Но только с приходом 1880-х годов Моррис пережил настоящую политизацию. Его умозрительная антибуржуазность медиевиста превратилась в конкретный социалистический выбор. Он делает шаг от фантазии к утопии.
Впервые Моррис заинтересовался социалистическим движением, читая разгромные статьи о нем. Чем более едкой и разоблачительной была критика европейских социалистов в британской прессе, тем большее сочувствие они вызывали в душе художника и поэта.
Теперь он рассуждает так: владелец изящного старинного здания не должен иметь права безвкусно перестраивать этот дом, а значит, этот дом уже не вполне частная собственность и в некотором смысле принадлежит обществу как таковому. Моррис борется за сохранение старых зданий по всей Англии, требуя ограничить права новых собственников на это историческое наследие.
«Искусство не родилось во дворце, но заболело там»[4], – утверждает он.
Моррис решает посвятить себя не только труду в мастерских, но и революционному просвещению. Слова «социалистический» и «оптимистический» становятся для него синонимами. Относя самого себя к так называемому среднему классу, он открыто презирает этот класс как источник пошлости и малодушия, жизнь которого состоит из «нелепых хлопот». Он вообще теперь считает викторианский капитализм узаконенным мошенничеством и предлагает «вырвать зубы