Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании. Александр Ципко

крестьянин «от голода крадет свою собственную курицу». То есть кража – «самопроизвольное самовознаграждение» за бедлам в экономике, становится нормой.[85] Иван Ильин видел, что так называемые «несуны» (термин брежневской эпохи) станут составной частью советской экономики, что кража государственного выходит за рамки моральной оценки как деяние справедливое. В целом было очевидно, что характерное для революции врастание политики в уголовщину, сам тот факт, что в коммунистическом строе люди вынуждены искать «спасения от голодной смерти и стужи в непрерывной уголовщине», подтачивает и без того слабое правосознание русского человека. Иван Ильин считал, что уже тридцать лет подобного срастания политики и уголовщины становится серьезным препятствием для неизбежного, как он считал, перехода от коммунизма к демократии.[86] А если вы учтете, что практика «несунства» с предприятий и колхозов растянулась почти на шестьдесят лет, то поймете, почему после распада советской системы уголовщина захлестнула всю страну, приобрела размеры, неслыханные для старушки Европы.

      Далее. Было понятно, что жизнь в условиях социализма, тем более долгая, растянувшаяся на несколько поколений «угашает частную собственность и частную инициативу», укрепляет и без того сильную, характерную для русских пассивность, созерцательные настроения. Социализм укрепляет и без того сильные в русском народе распределительные настроения, веру в то, что задача состоит только в том, чтобы «взять» у других собственность и «справедливо распределить». Было очевидно, что в условиях советского строя и без того слабое чувство свободы и чувство собственного достоинства «угаснет, ибо в рабстве выросли целые поколения». Было видно, что на самом деле советский человек болен душой, ибо ему внушили, что его безумный, противоестественный строй есть высшее достижение человеческой цивилизации. У него появляется «гордыня собственного безумия и иллюзия преуспеяния». Отсюда «трагическое самомнение» советского человека, его «презрительное недоверие ко всему, что идет не из советской, коммунистической России» (Иван Ильин).