тебе за то утро. Если ты, конечно, есть, у тебя еще не закончился срок годности и тебя не выкинули в мусорное ведро.
«Когда они говорят “покайся” – я не понимаю, что они имеют в виду»
Музыку Шопена начинаешь понимать, когда тебя под него выносят, сказал какой-то умник, когда его выносили под музыку Шопена.
Меня вынесли из полуторакомнатной квартиры на Дорот Ришоним, 5, погрузили на заднее сиденье машины и повезли на Кинерет. Под музыку Леонарда Коэна.
Я мало что соображал. Голова лежала на сиденье машины и была набита коттеджем. Это такой творог в крупочку, израильский, фирмы «Тнува». Пять шекелей двадцать агорот стоит. Ну это если баночка по двести пятьдесят граммов; а если по триста семьдесят пять граммов – то шесть девяносто. Если во время шведского завтрака у тебя в аду ты увидишь, что из сотни сыров грешник выбирает белую рыхлую штуковину в крупочку, – этот грешник израильтянин, сто пудов. Но в качестве мозгов этот самый коттедж – не очень. Поэтому я лежал на заднем сиденье машины, которая везла меня на Кинерет, и мало что соображал. Под музыку Леонарда Коэна. The Future. Коэн пел, что все начинает расползаться во всех направлениях, и все расползалось. Во всех направлениях. Ты, которого мне вкололи прямо в вену; ты, которого я выблевал в туалете моей съемной квартиры на Дорот Ришоним, 5, ты каждым камнем, каждой табличкой и каждым зданием запрыгивал в окно нашей машины и тыкал меня носом в мою блевотину. Вот тут молился Авраам, а вот тут царь Ирод приказал перебить всех младенцев; здесь Иаков увидел лестницу в небо, а здесь Понтий Пилат мыл руки; здесь Иисус провел свою последнюю ночь перед казнью, а вот тут его распяли. И вот тут его тоже распяли – по мнению американцев. Они настолько любят Иисуса, что на всякий случай распяли его еще разок. Вот здесь вознесся Мухаммед, а здесь – Элиягу.
Все здесь является метафорой чего-то другого, и каждый камень – могильный. Наверняка где-то здесь ты потерял то самое слово – то, что было в начале, и то, что было Богом. И это слово стало камнем. Белым камнем вечного Иерусалима. Люди ходят по слову, люди плюют в вечность.
Идет непрерывная война и торговля. Побеждает то двадцать первый век, то вечность. Последняя чаще. Хорошо хоть, Коэн был на моей стороне и пел: когда они говорят «покайся» – я не понимаю, что они имеют в виду.
Я посмотрел в зеркало машины – на меня смотрел усталый клоун с печальными глазами лабрадора. Из тех клоунов, что, отыграв представление, запираются в гримерке и вышибают выстрелом коттедж из своих мозгов, даже не стерев грим. Тебе уже двадцать шесть, а каждый порядочный человек с возрастом просто обязан стать идиотом, сказал мне клоун в зеркале. Ты ничего обо мне не знаешь, сказал Леонард Коэн: я тот маленький еврей, который написал Библию.
The Future. Под эту великую вещь Оливер Стоун заканчивал своих «Прирожденных убийц». Есть два альтернативных финала: в одном счастливые убийцы Микки и Мэллори едут в машине. Микки за рулем, а беременная Мэллори наблюдает за тем, как их дети играют. В другом: Микки и Мэллори едут