особенно если это еврейские носы. Но людям нравится. И евреям – тоже нравится. Странно это. И то, что еврей Коэн уходил на пять лет в тибетский монастырь, где молчал все эти пять лет, – тоже странно. Молчал – не в смысле не пел песни, а в смысле молчал. И что потом он вернулся и пел. И что вот поцелуй Ромео и Джульетты и поцелуй Иуды называется одинаково: поцелуем. И что люди после поцелуя Иуды не перестали целоваться – это тоже странно. Вот только проститутки этого не делают. И что только Леонард Коэн мог бы написать песенку про поцелуй проститутки.
А еще я думал, что мы обязательно сейчас втемяшимся куда-нибудь. Мы и втемяшились. На глубине 300 метров ниже уровня моря или, как пел Леонард Коэн: на глубине тысячи поцелуев.
Миллионный день с начала новой эры
Втемяшились мы в красный свет. Вокруг не было абсолютно ничего, ну то есть вообще ничего. Как на земле, когда ты ее только создал, а все остальное еще не создал.
И посреди этого ничего, прямо посредине того, что ты еще не создал, – горел красный свет. Светофор, регулирующий ничего посреди ничего. Илья вовремя затормозил, а то наверняка потом пришел бы штраф. Мы остановились посреди ничего и уставились на этот светофор. Обычная железяка с тремя лампочками. Местами ржавая железяка. Но посреди этого ничего железяка смотрелась как поцелуй Иуды. А может, и была им.
Красный свет не переключался минут пять. Или десять. Ну или, как говорил Иоанн Богослов: «как бы полчаса». Это были как бы полчаса, несовместимые с жизнью. Как бы полчаса и как бы жизнь. А еще – сверху звучал голос. Голос был тоже железный и тоже местами покрыт ржавчиной. Ржавый металлический голос без остановки повторял: миллионный день с начала новой эры наступит 28 ноября 2738 года. Миллионный день с начала новой эры наступит 28 ноября 2738 года. Миллионный день с начала новой эры наступит 28 ноября 2738 года.
Потом как бы полчаса закончились, и включился желтый. И ржавый металлический голос тоже сменил пластинку: Богу все равно, есть он или нет. Богу все равно, есть он или нет. Богу все равно, есть он или нет.
Я наконец узнал этот голос – голос Бога, которого нет. Бога, которому все равно, есть он или нет. Мы стояли посреди ничего, горел желтый, а Богу было все равно, есть он или нет.
А потом голос замолчал, и светофор переключился на зеленый. И мы поехали дальше.
Я, кстати, потом посчитал – миллионный день с начала новой эры действительно наступит 28 ноября 2738 года.
Ну это было сильно потом, а тогда – тогда мы поехали дальше. В голове – одуванчик.
«Великая железнодорожная симфония» – она обязательно попадет в рай для песен
Долгое время мы ехали молча. Даже Леонард Коэн молчал. Каждый пытался убедить себя, что ему это привиделось, и каждый боялся даже посмотреть на другого, чтобы не дай бог убедиться, что это было на самом деле. Хотелось провести внутреннюю дезинфекцию, вытравить из себя, стереть, погасить чем-то этот красный свет, который горел ноющей болью где-то внизу и слева; отчаянно нужно было заклеить крест-накрест рот ржавому голосу, застрявшему где-то в районе копчика, и если можно – еще ни о чем не думать: