не получилось. Не знаю, уж сколько ты выпил, но ты решил увековечить то время – ну когда ничего не было. Я вот так на концерт Sweet сходил спустя хрен знает сколько лет – когда их уже трое было и из них, всех троих, песок сыпался. Особенно когда они Set me free лабали. Ну а ты решил обратно эту тьму над бездной создать. Типа затерянного мира, где бродят динозавры нашего детства: и Sweet, и Крис Норман. И Сьюзи Кватро в обтягивающих задницу кожаных штанах. Задница у Сьюзи – она создана специально для того, чтобы обтягивать ее кожаными штанами. А создавать заново затерянный мир тебе легко было – у тебя же образец был. Ну, на старой фотке поляроида.
Той, что с датой. Первое марта пять тысяч пятьсот восьмого года до нашей эры. Ну или первое сентября пять тысяч пятьсот девятого – если по новому стилю. Сначала наверняка центральный филиал бездны сотворил, ну а потом, когда вы со своим вторым в круглосуточный пошли за добавкой, – и все остальные филиалы. А может, наоборот. Сначала потренировались на филиалах, а потом уже этот отгрохали. Тот, куда привез меня серый Buick Special 1952 года из «Забриски-пойнт» Антониони. И как только я все это понял – ну, про тебя, ностальгию и водку, – как радио в «бьюике» встрепенулось и заиграло Stumblin’ in. А может, это Крис и Сьюзи глубоко внутри меня встрепенулись и запели эту песенку – «Оступаемся». А я – я ухмыльнулся им, Крису и Сьюзи, – той самой ухмылкой парня, готового ко всему. Ну и оступился. Потому что под Stumblin’ in не оступиться невозможно. Ни тогда – в детстве, ни сейчас. Вот я и оступился.
Через два часа и девять минут я снова оступлюсь. В последний раз. Жалко, что не под Stumblin’ in
Бозон Хиггса
Ну а тогда – я оступился под Stumblin’ in и полетел вниз. Оступился в мире и полетел вниз – в не мир. Хотя полетел вниз – это не совсем правильно. Вернее, совсем не правильно. Там, где я падал – между миром и не миром, – нет этого: верх, низ. Так что, может, я и не падал. Право, лево – этого там тоже нет. И сено-солома нет. Между миром и не миром вообще ничего нет. Кстати, меня тоже не было. То есть я как бы был, но меня не было. Рук, глаз, тела – этого всего не было. Даже члена – я это первым делом проверил. Не было. То есть вообще ни хуя не было – в прямом и переносном смысле. Но это я сначала так думал, что ничего нет. Это вот как с кварками и лептонами. Мне про них сумасшедший Авраам рассказывал. Ну который профессор Гарварда. Нормальный человек понять это, естественно, не может, но я был пьян и все понял. Кварки – они как люди. Бывают истинные, очарованные и странные. Про лептоны я, правда, ничего не знаю – когда Авраам про них рассказывал, я за второй ходил. Ну и вот когда мы вторую пили, Авраам про бозон Хиггса рассказал. Ну потому что про бозон Хиггса можно хоть что-то понять только после первой. И до третьей. А после третьей про бозон Хиггса уже ничего невозможно понять. Так говорил сумасшедший Авраам – профессор Гарварда, – а он-то понимает и бозонах, и в водке. В общем, всё – и люди и вещи – состоит из этих кварков и лептонов. Странные люди состоят из странных кварков, а истинные вещи – из истинных. Влюбленные девушки – из очарованных. Но чтобы