арестантов взвалил его на подводу, уже занятую больным арестантом Клюверсом… Тот, при виде этого нового соседа, совсем почти придавившего его своей тяжестью, широко открыл свои полусонные глаза и закашлялся.
Партия, остановленная на несколько минут этой случайной задержкой, тронулась в путь и через четверть часа вступала в широко открывшиеся перед ней ворота пересыльного дома.
Это было длинное одноэтажное строение, выкрашенное темно-желтой краской, обнесенное высоким «тыном» (частоколом, состоящим из стоящих рядом заостренных кверху бревен, скованных между собой железными обручами).
Скоро разместились арестанты и конвойные по невзрачным, прокоптелым, сырым, и пропитанным каким-то промозглым запахом комнатам этого временного этапного пункта. В горенке смотрителя весело шумел самовар. Сидя за стаканами крепкого пунша, смотритель и этапный офицер, старые знакомые, дружески разговаривали, передавая друг другу те мелкие губернские и уездные слухи и сплетни, которым только и живет дальняя провинция… В маленькой прихожей послышалось шарканье ног и кашель.
– Кто там? – спросил, не оборачиваясь смотритель…
– Да я-с… Илья Денисович, – отвечал сиповатый голос, и на пороге показался приземистый сутуловатый «страж» в дубленном полушубке и валенках.
– А, это ты Орефий… ходил за фельдшером?
– Ходил… Илья Денисович… только они прийти не могут… они не в аккурате…
– Это как не в аккурате? – улыбаясь, спросил офицер.
– Точно так, Ваше Благородие, не в аккурате, вчерась у дьякона на именинах были, а сегодня не в аккурате.
– Вот и возись с такими людьми! – вздохнул смотритель… ну все равно, осмотрю сам… Коли плохи, оставим у вас, а коли можно, везите лучше в Тюкалу там и острог настоящий и доктор, и все, а у нас… «не в аккурате» передразнил он сторожа.
– Нет уж ты, Илья Данилович, руки развяжи, оставь больных у себя, – заговорил офицер – с ними мука одна… особенно с этим полячишкой… то ему не так, другое ему не так… тьфу!
– Ну хорошо… ладно, для старого друга изволь, черт их дери, пусть остаются! – Друзья выпили еще по два стаканчика пунша, и отправились на боковую.
Ранним утром на следующий день партия отправилась дальше, и только из статейных списков партии были исключены оставленных в Лушинском пересыльном доме: Орест Караульцев и Казимир Клюверс, оба заболевших острым воспалением легких… как значилось в рапорте капитана Потапенко, начальника этапа.
Но весь следующий день, обоих больных, оставленных только вдвоем, в одном из отдаленнейших №№ – камер, никто не навестил… Фельдшер был пьян, смотритель, проводивши капитана и на радостях усадивший еще стакана три-четыре пунша, спал целый день, два инвалида сторожа последовали их примеру, и вспомнили об арестантах только к вечеру…
Когда они вошли, наконец, предшествуемые полупроспавшимся фельдшером в камеру к больным, то один из них больше не нуждался ни в чьей помощи… Он был бледен и холоден, смерть так