среди стольких забот мгновение, чтобы помочь душам.
Эсфирь опустила лезвие клевца к земле. Подобравшиеся жуки втянулись в него дымками и улетели в вечное обиталище первородного покоя.
– Задержи феникса, который может говорить. – Эсфирь ударила рукоятью клевца по земле.
По округе прокатился громовой рокот. Прозвенел меж деревьев, как осколок металла в кувшине, и рванул на поиски освободившихся от оков плоти душ, чтобы настигнуть их и утянуть к путям-переходам.
Вскоре почти все шумы стёрлись. Остались только тихие щелчки, с которыми у ручья начали сшиваться серебристые тени. Слетевшись на зов клевца, души погибших у Вересков росли и множились. Дрожали и смазывались, заново обретая уцелевшие руки и ноги.
Одно из умений позволяло Эсфирь слышать чужую боль. Ныне каждого умершего жалили скверные воспоминания. За каждым умершим стояла своя история, свои тяготы, вина, сожаления. Но пуще прочих терзались пострадавшие в пожаре. Сколько их пришло? Три десятка? Четыре? Пять?
Немыслимо!
Искалеченные души умерших выстраивались вдоль берегов ручья. Те, у кого вместо глаз зияли провали, беспокойно озирались и пихали друг друга локтями. Зрячие недоумевали. Осознание, что привычные земли вдруг лишились красок, отвергалось множеством умов.
– Танатос! – В зове Анку прозвучали вопросы: «Почему вы медлите, чего ждёте?»
– Иду! – Эсфирь вихрем понеслась по кривым рядам, пропуская души погибших через себя и морщась от снятых с них мук.
Серебряные тени таяли в груди и утекали в клевец. Чужая боль липла к телу, резала и кусала, но разум не омрачала. Теперь Эсфирь могла приглушать отнятые у мёртвых терзания и утолять ими голод.
В один миг она впитала последний дух, в другой – затылком ощутила цепкий взор и обернулась.
– Такой нужен? – Анку перемахнула через ручей к сшившемуся из серебра фениксу.
– Ты!.. – Он неприлично выругался и прожёг Эсфирь пылким взглядом. Мог бы – в кучку пепла бы превратил. – Ты вылетела из дыма! Ты и твой клятый силин!
О, как совпало! Этот феникс сражался с Гленом!
Эсфирь проскакала по выступающим из ручья камням и подскочила к фениксу. При жизни рослый, в Катартирио он словно истончился. Да и сверкал не ярче капли росы в безлунную ночь. Левое крыло феникса уцелело. В правом темнел порез. Пониже груди зияла колотая рана.
– Вы кто такие, чтоб вас огненные бесы побрали?! – проорал феникс.
Бросился наутёк, но удрать помешала выращенная Анку преграда. Незримая и несокрушимая, она оттолкнула беглеца на место. Он споткнулся, но не упал. Опёрся о дерево, лихорадочно ощупывая лицо.
– Чего вы с собратьями желали добиться? – Голос Эсфирь загробным холодом разнёсся по перелеску. – Зачем сожгли селение?
Ещё одна едкая брань ударила по ушам:
– Катись в пекло, дрянь!
– Скажи. И я позволю тебе уйти на покой.
– Да пошла ты!..
Анку вскинула ладонь к уху. Рукав её разодранной