заклинить замок или забыли пристегнуть карабин. (…Гонгора выпрямился, стал ровнее, упираясь рукой в косяк, поднял глаза к потолку и еще раз подергал за ремешок карабина.) Потом шли сюжеты. Если бы их не зачитывали официально, на них можно было бы строить историю болезни.
Пытаясь распечатать у себя на животе парашют, кто-то голыми руками разрывает корпус аварийной части. Кто не видел, как этот корпус выглядит и из чего сделан, замысел не оценит. О том, что всё работает одним движением кольца, успевают вспомнить далеко не все. Точнее сказать, никто не объяснял, как такое возможно. Впрочем, смысл сюжетов понимал даже бестолковый. Гоногору уж точно обмануть было трудно. Если послушать, что рассказывали и зачитывали, можно было подумать, что прыжки устраивали исключительно в целях сокращения численного состава боеспособных сил. Тыча вилкой в разобранный на «столе» пучок строп, Гонгора не верил ни одному слову.
Прыжок при повышенном ветре. Приземление более или менее удачно, но подняться на ноги не дал ветер. Он вел купол в сторону, тот, надутый, как парус, делал всё, чтобы бульдозером утащить к воде с камышом и тиной. Парень упирался, пока были силы, проскакал на четырех ногах через поле, так и не сумев подняться и погасить купол. Говорили про погодные условия, про бдительность, еще про что-то, а у Гонгоры перед глазами стоял купол, скачущий в камышах, и широкие лямки обстоятельств, не дающие поднять голову и вытащить ее из воды и тины…
Гонгора попробовал носком железку, валявшуюся под ногами, пытаясь затолкать под сиденье, чтобы не мешала; салон бы стоило прибрать. Он еще раз проверил рукой лямку грузового ранца у себя на заднице. Тот неудобно болтался под сложенным парашютом, но тут выбора не было. Он проверил контейнер на груди, стандартные замки, к которым обычно крепились зажимы «запаски», уперся ладонями в обшарпанные ледяные края люка и, заранее прищурившись, осторожно выглянул за порог.
…Нужно сказать, присутствие девушек-спортсменок помогало не очень. Они были наглядно спокойными, уверенными и немногословными, сидели на краю пропасти и беспечно покачивали стройными ножками в пустоте, глядя на которую отключалось сознание. Их подсаживали к новичкам, и не трудно было догадаться, зачем. Когда приходила очередь мужчин, всё выглядело не так здорово. Кто-то мешком вываливался за порог, когда подкашивались ноги, кто-то выдергивал кольцо прямо в салоне, но в транспорте не оставалось никого. Протокол предписывал сильный толчок ногой от порога. Если на выходе что-то цеплялось к транспорту, помочь уже было сложно. Про протокол забывали с началом движения винтов.
Но Гонгора не был бы самим собой, если бы в самый неподходящий момент в нем не проснулся великий экспериментатор. Он тогда впервые уложил купол и не допускал мысли вернуться назад, не выяснив, как это работает. Он смотрел, как топтался у порога с видом на синюю пропасть сосед, приседая и не попадая, не в силах установить ногу на край парапета; он смотрел, как ветер рвал одежду с рукава инструктора и как