они потихоньку побрели во двор. Саша все не мог оторваться от нее, и они несколько раз надолго останавливались, не в силах двинуться с места, потому что он все тискал Катю и обнимал, и прижимал к себе. Путь до сарая оказался таким длинным и изматывающим, что, добравшись, наконец, до душистого сена, они вместе упали в него, смеясь и стаскивая с себя одежду.
Ночь была прекрасна. Пожалуй, это была первая по-настоящему летняя ночь в этом году: небо было бархатным и черным, а звезды – огромными и мерцающими. Луна светила теплым желтым светом, и во дворе было светло, как может быть светло только теплой июньской ночью. Соловей – как же без него! – разливался на все лады где-то в ветвях старого клена, который рос здесь с давних пор…
А если бы вдруг какой-нибудь добрый ангел, задержавшийся на старых улочках на окраине Бердска по своим ангельским делам и опоздавший на последний небесный трамвай, присел отдохнуть рядом с поющим соловушкой на ветке старого клена, он с улыбкой долго смотрел бы на них. А назавтра, добравшись к себе на облако, обязательно доложил бы там, наверху, что со времен сотворения мира не видел на самой красивой во Вселенной, но грешной планете пары прекраснее, чем эти двое.
2016 год
Катю накрыло где-то между по-южному жаркой Самарой и серым от дождей Уралом – слезы вдруг полились сами.
«Он так и не перезвонил мне, – думала она, – так и не перезвонил… Надо было хоть шляпку купить! Вот прилечу сейчас, и что? Снова серое свинцовое небо, дождь и холод. Холод за окном и холод в душе: похоже, никакой надежды на то, что Саша будет хоть как-то присутствовать в моей жизни, не осталось. Ведь он мужчина, и, безусловно, если хотел перезвонить, сделал бы это давно: нашел бы телефон, набрал номер и спросил, зачем я ему звонила… Решил, наверно, что я какая-то ненормальная, записку эту его вспомнила – вот дура!»
Она еще долго растравляла себе душу мыслями о нем, воспоминаниями о лете девяносто третьего года – безлюдном, странном, единственно счастливом, обернувшимся неизбывной печалью и словно приговорившим ее к одиночеству.
В сердцах Катя дернула с ленты транспортера свой неподъемный чемодан и в очередной раз подумала о том, что на юге люди куда более открытые и сердечные: «Там бы уже обязательно кто-нибудь из мужчин предложил помочь! Не то что наши сибирские дундуки – стоят и делают вид, что не замечают, как хрупкая женщина надрывается!»
– Мама! – Агата попыталась сдвинуть чемодан с места. – Ты с ума сошла?! У тебя там вообще что?
– Синька, – обнимая дочь, ответила Катя. – Граппа, вино, чача… Послезавтра же день рождения у меня, ты хоть помнишь?
– Мам, ну конечно, помню! – возмутилась Агата.
– Уборку сделала?
– Все блестит! – доложила та.
Катя помолчала, а потом осторожно спросила:
– Кто-нибудь звонил?
– Куда-а-а-а? – сквасила презрительную физиономию