обрывки команд. К месту встречи трех друзей по гулким коридорам неслась целая армия то ли солдат с файерами, то ли психиатров со шприцами наизготовку.
– Вах, вы не бравые солдаты, а какой-то передвижной лазарет! – всплеснул руками акрог, наблюдая за тем, как Кеннек и Фридрих, придерживаясь за стену, ковыляют к указанной двери. – Торопиться надо, а то так мы до утра провозимся!
«Значит, сейчас – ночь. – невольно подумалось фон Шлиссенбургу. – Вот почему нам навстречу вышел только один офицер! Остальные спали. А этот умник решил выслужиться перед начальством, задержать нас единолично».
– Стоять! – раздался крик сзади.
Муррум вздрогнул.
Кеннек обернулся, рявкнул: «Ложись!» – и швырнул что-то в сторону врагов. Раздался взрыв.
Через минуту Чужой, альфодролль и человек снова были на ногах. За их спиной зияла огромная черная дыра, по краям которой висели сотни обрывков искрящейся проводки.
– Мило. – сказал фон Шлиссенбург. – Что ж ты офицера так же не завалил?
– Был шанс договориться. – буркнул Чужой. – Он ведь тревогу так и не поднял. А еще он был один. Сигнализация сработала лишь на выстрел файера.
Выходит, парализатор здесь вроде кнута на галерах – символическое орудие для бодрости ожидающих приговора.
Муррум нахмурился, но промолчал. Он увидел лейтенантскую нашивку на рукаве лежавшего вблизи преследователя. И это ему очень не нравилось. Двое убитых военнослужащих – это статья.
Еще минута – и беглецы ввалились все-таки в комнату, которая оказалась летающей капсулой, припарковавшейся к центральному проходу именно благодаря доступу к правительственным шлюзам.
По сути, они сразу оказались на небольшом эсминце, оборудованным внутри как просторная земная квартира комнат эдак на восемь.
Рубка корабля напоминала военный терминал. Файеры стояли рядами в специальной стойке у стены. Огромный монитор горел сотнями цветных огней. Три капсульных кресла ждали беглецов.
Альфодролль миновал сиденье, и хотел было положить руки на выехавший из воздуха слепок ладоней, но Кеннек аж застонал при виде пульта управления. Чужой, превозмогая боль, ринулся вперед и с заискивающим видом щенка, выпрашивающим кость, простонал:
– Можно?
Муррум сделал непонятный жест, видимо означающий немое согласие.
Кеннек благоговейно положил руки на слепок ладоней и закрыл глаза.
– Вах, его можно понять! – заговорщески шепнул альфодролль Фридриху. – Настоящий летчик!
Фон Шлиссенбург хотел было сказать, что так они долетят буквально до первого встречного флаера, но, взглянув на спокойного акрога, вдруг понял, что высшее мастерство полета, наверное, в том и заключается, чтобы не видеть, а именно чувствовать дыхание космоса. На всякий случай он взял из стойки файер и сел в одно из кресел.
Эсминец плавно качнулся, отлепился от гигантской капсулы, висящей в межзвездном