об этом. А ещё задавался вопросом: куда это всё катиться? Но я всегда был верен своему долгу.
– Я не сомневаюсь, – кивнул в ответ Алмаз, – другие в нашем подразделении и не служат. Долг превыше всего. Но сейчас, ведь, ты ушёл в запас.
– Не бывает бывших сотрудников ППБ, – уверенно повторил прописную истину Иван. – Долг и честь!
– Я не предлагаю тебе идти в разрез с твоими убеждениями и чувством долга. Я предлагаю тебе стать творцом, помогать людским душам обретать добро, становиться лучше пусть на небольшие промежутки времени, на одно твоё выступление. Но они хотя бы будут знать, что в них это тоже есть – этот свет, это сияние доброты и возвышенного счастья. Пусть они знают!
Снова замолчали. Алмаз явно не торопил. Ждал, когда Иван заговорит первым.
– Мне что, теперь ещё и руки нужно будет ампутировать? – спросил Иван.
– У тебя нет ступней на ногах, – с усмешкой ответил Алмаз, – этого и так достаточно.
– Вы мне предлагаете играть на… на инструменте ногами?
– Давай, я всё-таки объясню, как функционируют мои протезы, – улыбаясь и вертя головой из стороны в сторону, заговорил Алмаз, – я же сразу сказал, что это технологии, а не какие-нибудь чудеса.
– Ладно. Слушаю внимательно.
– Первые мои руки были абсолютно роботизированные. Они получали информацию от мозга, который в свою очередь получал её от глаз, читающих ноты. Я лично участвовал, конечно, в процессе игры на инструменте, но только как владелец глаз, компьютера в моей черепной коробке и двух культей. Через нежную кожицу недавно заживших обрубков кисти считывали всю информацию, посылаемую мозгом, и играли. Мне даже водить руками из стороны в сторону не нужно было. Пальцы сами вели руки в нужном направлении. Я смотрел на все манипуляции сверху вниз, на клавиатуру фортепиано, и иногда просто обалдевал. Как во сне. Я переставал смотреть на ноты, и руки тут же переставали играть. Сейчас я уже не могу повторить такой трюк.
– То есть, ты, не зная нот, мог играть на фортепиано? – уточнил Иван.
– Ага, – спокойно подтвердил Алмаз и продолжил:
– Но со временем я выучил ноты, нотную грамоту, стал разбираться в нюансах нотного текста. Захотелось творить. Чтобы то, что я играл, звучало не просто по написанному, а от сюда! – и Алмаз положил ладонь на грудь.
– То, о чём ты уже говорил…
– Да, точно. Но для этого нужны были протезы, которыми мог бы управлять я, а не они мною. Мне изготовили такие, отключив функцию автоматического воспроизведения, оставив передачу информации. Это был неудачный эксперимент.
– Отказались играть руки? – осторожно предположил Иван.
– Как раз таки нет. Играли, как заведённые. Всё точно, чётко. Как машина. Ни красок, ни настроения, ни души. Голые ноты. Я помучился примерно месяц. Всё пытался найти какие-то ниточки между собственными ощущениями, фантазией и этими двумя «музыкальными машинками». Бесполезно! А потом до меня вдруг неожиданно дошло. Нужно перенастроить поток информации,