мудрость отказа от этой навязчивой идеи, Эшлин чувствовала притяжение героев книг – кем бы они ни были, – и их незаконченная история манила ее читать дальше.
Навсегда и другая ложь
(стр. 11–28)
5 сентября 1941 г. Уотер-Милл, Нью-Йорк
Ставлю машину во дворе за конюшнями за два часа до условленного времени. Я нарочно приехала на ферму пораньше, чтобы напомнить себе: сегодня мы будем на моей территории, и я не позволю тебе взять верх. Вчера вечером ты застал меня врасплох – я слишком удивилась, обнаружив, что ты слоняешься по гостиной Уиттиеров рука об руку со своей стареющей подружкой. Теперь же я готова к любой игре, которую ты можешь затеять. Как говорится, предупрежден – значит, вооружен.
Смотрю на часы, наверное, уже в сотый раз, всеми фибрами души жалея о вчерашней опрометчивости, коря себя за то, что не придумала какое-нибудь оправдание, когда ты так ловко сюда напросился. По крайней мере, мне хватило мозгов отказаться от твоего предложения поехать вместе. Вместо этого я одолжила одну из машин отца. Когда я уходила, меня даже не спросили, куда я направляюсь. В этом смысле мне повезло. Если твоя жизнь не волнует окружающих, никто и не задается вопросом, где ты есть и когда вернешься домой.
Снова бросаю взгляд на часы. Я вся на нервах после долгой дороги из города и все еще сомневаюсь в правильности решения сюда приехать. Я могла бы позвонить тебе утром и отменить встречу, сославшись на погоду или изменившиеся планы. Найти телефонный номер Голди было бы несложно, а она почти наверняка знает, как с тобой связаться. Однако это было бы похоже на капитуляцию, и я подумала, что в последнее время сдаюсь слишком часто. Перед отцом, моей сестрой, Тедди. Не хочется включать в этот список еще и тебя. И вот я здесь, жду под навесом, глядя на дождь, и жду шелеста шин на гравийной дороге.
Я всегда любила Роуз-Холлоу, даже в дождливые дни. Мне нравится ощущение простора, это огромное голубое небо, большой старый дом из серого камня с дымоходами, мансардными окнами и плетистыми розами. А дальше, за конюшней и яблонями, – зеленые холмы, где мать катала меня на санках, когда я была маленькой.
Ей тоже нравилось здесь, вдали от городского шума и суеты. В этом я на нее похожа. Тогда я об этом не думала, но у нас с мамой вообще было много общего – так много, что отца и сестру это даже смущало. Несмотря на воспоминания, мне приятно сюда приезжать, особенно сейчас, когда никого другого это место не интересует. Теперь Роуз-Холлоу принадлежит мне, если не по документам, то по умолчанию, хотя пребывание здесь меня иногда печалит. Возможно, отец перестал бывать в конюшнях по той же причине. Слишком многое напоминает о спокойных временах – до того, как он отослал мать в больницу. Я бережно храню в памяти те дни. Хотя отец желал бы, чтобы я позабыла.
Я помню Элен – маман, как я называла ее наедине. Помню, она пахла лилиями и дождевой водой и говорила, как герцогиня, с мягким французским акцентом. Ее глаза – янтарно-карие, как мои, и всегда печальные – закрывались во время обращения к Богу. Она научила меня читать странные