Сильнее всего поражали кресты. Голубоватые распятия всевозможных размеров отовсюду сияли внутренним светом, будто все еще полные жизни, как если бы вопреки времени сочилась кровь, даря вечную надежду. «Блюстар» пока не утратил силу в этом соборе безумия.
Они все были там, все семнадцать женщин, которых попытались навсегда стереть, отнять у потомков, спрятав в этом склепе.
– Не стереть, нет, – поправила себя Людивина, – иначе он бросил бы их в колодец. Просто удалить из мира, чтобы пользоваться ими единолично.
– Что вы сказали? – переспросила Торранс, присев на корточки между двумя телами.
Эти женщины лежали отдельно. Была поздняя ночь, хотя здесь, внизу, время не имело значения, разве что успокаивало: никто не заявится и не помешает.
Успокаивало? Неужели? Людивина горько усмехнулась. Она уже влезла в шкуру охотника.
Должно быть, он чувствовал здесь пустоту. Нет, скорее умиротворение. Ни социального давления, ни маски, ни роли, которую нужно играть. Только он и его потребности. Его желания. Разрыв с цивилизацией, но это не все. Сюда сложно пробраться, и это усиливает ощущение, что он перестал быть частью мира. Спрятался. Глубоко под землей. В затерянном логове. Сделал так, чтобы о нем забыли.
Да, именно. Стать забытым. Даже защищенным. С каждым шагом растворяется социальный налет, груз на плечах становится легче. Здесь он такой, какой есть. Легкий, настоящий. Потому что далеко ото всех.
Как ребенок, прячущийся в домике на дереве или под кроватью.
Людивина задумалась, что бы это значило.
Здесь он настоящий, значит каждое действие в счет. Оно рассказывает, кто он на самом деле. Без грима. Без фиглярства. Он делает только то, что хочет.
Она медленно шагала мимо мертвецов. Они тянули к ней высохшие руки, на серых сухих пальцах выступали костяшки. Они умоляли. Годы искривили их рты, обнажив тусклые зубы. Молчаливый крик. Пустые глазницы пристально смотрят на нее в ожидании ответа. Что случилось с глазами этих девушек?
Нет, это не он, это время поглотило их.
Скорее всего, погода и насекомые.
Она отметила, что у некоторых опущены веки. Намеренно или случайно?
Людивина остановилась перед Люси Торранс, которая осматривала известняковые стены.
– Зачем он стер кресты? – громко спросила она. – Если это святилище, которое он прячет и бережно хранит, зачем уничтожать то, что делает его особенным?
– Чтобы защитить от нескромных глаз?
Торранс покачала головой:
– Нет, он выбрал это место за неприступность. Оно принадлежит только ему и его девушкам.
– Он все вычистил в самом конце, когда решил закрыть тему, – предположила Людивина.
Торранс поморщилась, все еще сомневаясь.
– У таких психопатов не возникает ощущения конца, их невозможно удовлетворить. Помните, почему они убивают?
– Подсознательно? Чтобы выправить себя. А сознательно – потому, что девиантные импульсы требуют этого для получения максимального удовольствия или хотя бы впечатления о нем.
– В