.

принес эти летние запахи?

      Поведение Цветкова мне все больше не нравится. Он идет неторопливо, поглядывает по сторонам, порой даже насвистывает какой-то неопределенный мотив, время от времени останавливается, прислонившись к дереву.

      – Ты чего? – спрашиваю я.

      – Отдохну малость.

      – Такими темпами мы и к ночи лес не пройдем.

      Цветков добродушно усмехается:

      – Чудак ты, лейтенант. Мне-то куда спешить? В трибунал, что ли?

      Я краснею, бросаю резко:

      – А ну, пошли!

      Мы идем все дальше в лес. Теперь последний – я. С раздражением гляжу на брюхатый рюкзак Цветкова. У нас продукты на исходе, а его сала, пирожков и оладьев хватит, небось, еще на неделю.

      Дорога, больше похожая на тропу, упирается в лужу. Филенко обходит ее. Цветков шагает напрямик, звучно ступая по воде. Брызги летят мне на шинель. Невольно замедляю шаг.

      И вдруг, рванувшись в сторону, Цветков бежит. Между берез мелькает тугой рюкзак.

      Бросаюсь следом. Рядом тяжело топает Филенко. Не выйдет – догоним!

      Я здорово запыхался. Но и Цветков бежит медленнее. Внезапно, прыгнув в сторону, хватает суковатую палку.

      Достать пистолет? А если не испугается? Выстрелить в ногу? Но что потом делать с ним, с раненым?

      Так и не успеваю ничего придумать. Цветков вдруг останавливается, бросается на меня, но летит на землю от подножки Филенко. Мгновенно закручиваем ему руки за спину.

      Еле сдерживаясь, говорю:

      – Ты это брось! Еще раз побежишь – застрелю.

      На всякий случай связываем ему руки за спиной. Он сидит на снегу, тяжело дыша. Снег мокрый, с грязью, и шинель его медленно темнеет.

      – Вставай, пошли!

      – Развяжи руки!

      Вставай, тебе говорят:

      – Пока не развяжешь руки, не пойду.

      – А ну, вставай!

      Наконец добираемся до лесосмуги – так здесь называют лесные полосы.

      Он сплевывает на снег.

      – Не пойду.

      Развязать ему руки? Нет, Цветков не из тех людей, кому можно безнаказанно уступить. Но тогда что делать? В учебниках права на такой случай никаких рекомендаций не было.

      Прошло минут пятнадцать. Тучки, появившиеся в небе с полудня, как назло, сходятся прямо над нами. Вот уже и дождик накрапывает.

      – Так не пойдешь?

      Никакого ответа.

      – А ну-ка, давай, – говорю я Филенко.

      Мы берем Цветкова под руки и волоком тащим назад, к дороге. Он нелепо перебирает ногами, пытаясь вырваться. Когда выбираемся на дорогу, хмуро кидает:

      – Пустите, сам пойду.

      И снова идем. Уже пора быть просеке, про которую говорила колхозная бригадирша. Но просеки нет. Идем еще с полчаса – нет. Вот так история…

      Теперь уже ясно: пока мы гонялись за Цветковым, дорогу потеряли. Теперь идем по какой-то другой, мало ли в лесу дорог!

      Впрочем, меня это не встревожило. Как истый горожанин, я всегда считал, что любая дорога, большая или малая, рано или поздно обязательно куда-нибудь выведет.

      Увы, эта дорога