он, кажется, в Арики. О, как хотелось бы мне хоть один-единственный раз написать ему и дождаться его ответа!
Утерев слезы, отвечал Нобутоси:
– С детских лет я был взыскан милостью моего господина и никогда от него не отлучался. Когда предстоял ему отъезд в Бидзэн, я жаждал разделить с ним изгнание, но Тайра не дали на то разрешения. В ушах моих до сих пор слышится его голос; слова, которыми он, бывало, выговаривал мне, поучая, навсегда запали мне в душу… Что бы меня ни ждало – я доставлю ваше письмо моему господину!
Супруга дайнагона обрадовалась, тотчас же написала послание и отдала Нобутоси. Дети тоже написали каждый по письму. Нобутоси взял их послания и пустился в далекий путь, в край Бидзэн, к храму Арики.
Приехав, он прежде всего дал знать о себе самураю Цунэтоо Намбе, которому поручено было сторожить дайнагона. Цунэтоо, тронутый его преданностью, сразу же разрешил свидание. И вот, в то время как дайнагон, погруженный в глубокую скорбь, всеми помыслами летел к столице, ему сказали: «Здесь Нобутоси!»
«Что это, уж не сон ли?» – мелькнуло в голове дайнагона, и, не дослушав, он вскочил, повторяя:
– Сюда! Сюда!
Нобутоси вошел. Убогим было жилище, – первое, что обычно бросается в глаза людям, – но Нобутоси даже не заметил эту убогость, ибо у него потемнело в глазах при виде дайнагона, облаченного в черную рясу, и он едва не лишился чувств.
Подробно передав все, что приказала госпожа, достал он письма и подал. Дайнагон развернул послание жены, но слезы мешали разглядеть начертанные кистью слова.
«Малые дети тоскуют и плачут. Сил нет видеть их горе; я тоже, кажется, не вынесу этой муки…»
Прочитал дайнагон эти строчки, и сердце снова сжалось от боли, и подумал он, что вся его тоска и страдания – ничто в сравнении с горестями, выпавшими на долю его жены и детей.
Прошло несколько дней. «Позвольте не покидать вас до последнего вашего вздоха!» – умолял Нобутоси, но самурай Цунэтоо, которому вверен был дайнагон, упорно твердил: «Нельзя!» Делать нечего, пришлось и дайнагону приказать: «Возвращайся!»
– Меня, наверное, вскоре убьют, – сказал он. – Если услышишь, что меня уже нет на свете, помолись за упокой моей души поусерднее!
Затем дайнагон написал письмо супруге и отдал Нобутоси. Тот взял письмо, распрощался и со словами: «Я еще навещу вас!» – поднялся, чтобы уйти, но дайнагон задержал его.
– Навряд ли я дождусь тебя снова. Побудь же еще немного! Еще недолго! Слишком уж тяжело мне будет после твоего отъезда! – Так несколько раз возвращал он Нобутоси обратно.
Но прощание не может длиться вечно – утирая слезы, Нобутоси покинул дайнагона и возвратился в столицу. Он вручил госпоже письмо дайнагона. Она развернула бумагу и поняла, что дайнагон уже постригся в монахи, – в письмо он вложил прядь волос, снятых при пострижении.
– Не радостно, а горько мне видеть такой подарок! – воскликнула она, не в силах бросить взгляд на послание, и, упав ничком,