Давай, собирайся. Нам лучше вернуться. Я должна добраться до своего законного мужа и отца моих детей до того, как это сделает она.
Она наклоняется за золотой римской сандалией, утерянной в пылу страсти и теперь лежащей у каменной вазы, где пышным облаком цветет лобелия. Эта сандалия полностью совпадает по цвету с кружевом ее платья. Шона всегда поражает то количество времени и усилий, которые женщины прикладывают, добиваясь такого эффекта, курсируя из магазина в магазин, крутясь перед зеркалами в полный рост и хмурясь так, будто от их решений зависит судьба всей вселенной. Какая-то его часть восхищается этим (что логично, иначе его не тянуло бы к таким женщинам), но с возрастом ему все больше по душе простота, более приземленные существа, ставящие его, мужчину, выше всяких побрякушек.
– Твою мать, порвалась, – говорит она и скорбно смотрит на полоску позолоченной кожи, бесполезно мотающуюся во влажном воздухе. – Пятьсот фунтов, черт побери.
– С днем рождения, милый Шон, – задумчиво говорит он.
– Господи боже, какие же вы, мужики…
Она стягивает вторую сандалию и устремляется вперед, проходя там, где всего несколько минут назад шла Клэр. Шон вздыхает и идет за ней.
– Не надо меня преследовать, иди прогуляйся или еще что, – шипит она через плечо. – Нам не стоит идти вместе. Может, я опережу ее, если буду одна.
«Очень в этом сомневаюсь», – думает он.
– А в этом есть смысл?
– Есть! И вообще, может, твоему браку и конец, но это не значит, что мой должен закончиться вместе с ним. Иди!
Она указывает направо, на спуск, ведущий к воротам и дороге до переправы. Шон пожимает плечами и сваливает.
«Может, оно и к лучшему, – думает он, вышагивая в сырой от росы рубашке. Прядь густых песочных волос, которыми он так гордится, вырвалась на свободу из-под слоя геля и лезет в глаза. – Не то чтобы я этим гордился, но лучше мы расстанемся, потому что я плохой парень, а не потому что она злая. А она злая. Не понимаю, как я мог не замечать этого до того, как стало слишком поздно».
– Старина Шон, пора перестать думать членом, – говорит он вслух тишине вокруг.
Впрочем, это никогда и не окупалось. Такие женщины могут поддерживать показуху лишь до поры до времени. Как только у них на руках оказывается свидетельство о браке, минеты прекращаются и настает время головных болей.
«Господи, – думает он, – меня даже не порадовали в честь дня рождения, а ведь это юбилей! Ведь можно было надеяться, что она хотя бы сегодня постарается. Неудивительно, что приходится искать приключения на стороне».
В беседке полно следов вечеринки. Забытые бокалы на столе, три бутылки из-под дорогущего шампанского стоят рядком сбоку от дивана. В пепельнице – наполовину выкуренная сигара. Он берет ее и раскуривает на ходу, чтобы хоть она составила ему компанию. Он чувствует себя грязным, но грязь созвучна его текущему настроению.
Он решает пойти посмотреть на процесс стройки в Сивингсе. Даже в такой ситуации Шон не может отказать себе в удовольствии заглянуть на стройку, а его отношения с поляками, которые там работают, до этого были