чувствительные нити генеза отдельной клетки, особи или же вида в целом. Тема оставалась непопулярной даже на уровне чисто теоретических изысканий. Спекуляции не приветствовались.
Закрылись все направления исследований, не касавшихся старения живых организмов, включая астрономические и океанографические. Это была последняя страница истории Человека скучающего, называвшего себя Человеком дважды разумным.
Во всей этой истории интересен урок, обобщенный опытом дней, и он хорошо смотрелся на закате дня всего вида. Тогда негласно остановились на мнении, что во избежание дальнейшей демагогии более других приближенным к истинному положению вещей нужно считать следующее:
На определенном уровне усложнения эволюционной структуры эволюция больше не подчиняется закону неусложнения сущего.
Что-то с нашим приходом всегда меняется, изменилось что-то и здесь. Бесшумно, холодно, равнодушно – пришли в движение мертвые механизмы, и никакие силы не могли их остановить, пока они не остановились сами. Надолго ли – не мог сказать никто, но все склонились к мнению, что если механизм не изучен и даже не различим, то не нужно его пока хотя бы ломать. Меморандум конфликта ни к чему не призывал, он лишь предлагал переосмыслить ценности тысячелетий. Конечно, это была попытка построить здравый смысл там, где его не было.
О любви вспоминают, когда не хватает воображения. Неизвестно, кто это сказал, но жестокая в самой своей сути максима стала исходным кодом Культуры, твердо намеренной выжить. Когда начинают выживать, даже любовь к себе перестает быть практичной. Любовь не есть свойство сурового климата нашей эпохи, с мужественным вздохом заключал свой меморандум здравый смысл времени Больших Сомнений. Оставим ее другим эпохам. Не таким грубым, не таким жестким, как наша, – более неторопливым, с более мягким климатом, более тонким, более нежным, более женственным…
С тех пор, как настоящее перестало быть женоподобным, многое в завтрашнем перестало быть обыденным и понятным. Здесь нет ничего принципиально нового, подчеркивалось там же. Культура ведь и раньше вся, сколько ее ни было, во всех своих проявлениях строилась исключительно лучшими из мужчин и на лучших мужских плечах.
Циничный подтекст Сдвига трактовался сторонними наблюдателями без жалости: миллионы лет назад где-то в неогене пути гоминоидов и людей разошлись, чтобы никогда больше не пересечься вновь. «Так с чего вообще кто-то взял, что эволюция когда-либо демонстрирует здравый смысл?»
Примитивное больное прошлое еще не умерло в нас. Оно далеко еще не мертво. Всякий раз, как только что-то заставляет нас перестать быть сдержанным, а мысль заменяется действием, которое рвется подменить собой мысль, – тогда мы видим его возвращение.
Но именно нашему миру грозит упасть в другую крайность – ограничить себя и то, ради чего мы живем, умными мыслями. Они у нас уже подменяют поступок.
В нашем избалованном, зациклившимся