впервые дают то, что незнание дать не может: умение ставить правильные вопросы. И это решает все. В том числе, и судьбу человеческой природы.
У меня между делом появлялось такое чувство, что сосед не очень-то и хотел меня в чем-то убедить. И вся эта притча – лишь вступление. Мне все казалось, что он знал больше, чем говорил. Где-то на краю сознания я допускал даже, что мой последний радиовызов каким-то чудом смог пробиться к сознанию экспертной комиссии, – правда, не совсем так, как я ждал. И тогда, может быть, я правильно делал, что держал язык за зубами.
Человек карабкается, везде и всегда, все время куда-то наверх, и там, куда он карабкается, для человеческой природы остается совсем немного места. И никто до сих пор не может сказать, так ли уж это хорошо.
Говорят, человек – иерархическое животное. Вот вопрос. Сумел бы он пройти весь тот путь, который прошел, и подняться к звездам, не будь он животным иерархическим?
Последующая диспозиция мало располагала к философии: время изменялось. Оно перестало быть узнаваемым и понятным. Нам, кому интрагому приходятся прямыми предками, больше близки другие материи.
Дойдет ли вот, скажем, когда-нибудь до кондиции этот списанный орбитальный гроб у меня на кухне – или же мы ляжем здесь, сегодня и сейчас поутру, но не сойдем со своего места…
Не знаю, может, сосед в чем-то и прав – чисто по-соседски, своей соседской правдой, но нам-то от этого не легче. Нас это не касается никак: все начинается сегодня, здесь и сейчас.
Всё говорило за то, что то, что могло ждать дальше, могло быть историей лишь иронии с загорелым лицом и мозолистыми руками.
И каждый пошел своей дорогой.
Откуда-то с неба прямо мне на полянку неслышно свалилась пара черных пятен размером с болотные листья, беззвучно затряслись у самых кончиков травы, дразня собственную тень, и длинными косыми росчерками унеслись за бревенчатый угол коттеджа. Опять ненормальная жара будет, подумал я, заглядывая на донышко пустого стакана и отделяя затекшее плечо от дверного косяка.
Проходя мимо заскорузлых наростов декоративных гвоздей Парсонза, рогами торчащих из стены во все стороны, я подхватил еще влажное полотенце, плотно оборачивая себе застывшую задницу. В тот же самый момент из кухонного отсека привлекательно и как нельзя более кстати до меня добрался наконец запах зебристых голубцов, которые ни с чем больше не спутать. Ведь в нашем деле главное что, думал я, спеша вначале к себе в кухонный отсек, потом назад на полянку к столику в траве, прямо под сетчатую тень листвы посиневшего от жары ушастого дерева. В нашем деле главное – это вовремя успеть нарезать голубец. Всей стеной распахнутый в лес коттедж исходил токами тепла пополам с прохладой ночи. Стебли травы с крупными каплями росы шуршали, путаясь в пальцах ног, еще храня свежесть, еще помня ночь, но лужайка уже лежала под яркими теплыми полосами солнца.
Против ожидания, хотелось не столько есть, сколько пить. На завтрак