армию, беды и горести, которых еще не видывал мир.
Грудной голос Шейла, гувернантки, учившей нас чистописанию, отскакивал эхом от стен пустой залы. Мы сидели, прижавшись друг к другу над утопающим в воске фитилем. Шторы были плотно закрыты. По полу растекался холодный воздух, прибитый шторами. Вместе с ним в комнату проникал таинственный шелест леса. Где-то завыл голодный волк, и рядом трусливо дернулся Роберт. Был поздний вечер – прекрасное время для сказок о демонах Дальних земель.
– Ерунда это все! – вдруг выпалил Роберт. Часто он, пытаясь спрятать от других свой страх, начинал много и бессмысленно говорить, не догадываясь, что тем самым лишь выдает себя.
– Тс! – замахали мы. – Дальше, дальше!
Я сбросила обувь и поджала под себя ноги, кутаясь в плед. В комнате было тепло – топила печь, но несущийся по полу сквозняк холодил ноги.
– Война охватила север и кровью оросила его безбрежные поля и долы. Густой волной нахлынула бесовская армия и расщепила под собой сотни культур и народов, но, не пройдя и половины материка, встретила отпор. Три великих королевства объединились под властью одного. И имя ему было – Рой.
– И дали они отпор демонам севера, и стали жить-поживать да добра наживать! Вот и сказочке конец…
– Роберт! – возмутилась я.
– Что? Ты веришь в эту чушь, Джек? Все это сказочки простолюдин из Алладио! Можно подумать, будто бы люди могли отразить атаку такой армии, – Роберт состроил кислую мину. – Все это глупости. Не было никаких демонов, Рой всего лишь завоевал более слабые королевства, а заодно разгромил Мортем, вот и все. Поверить не могу, сколько ерунды напридумывали за несколько столетий! Я иду спать!
Роберт поднялся с дивана, сунул ноги в туфли, заломив задники, и широкими шагами вышел из гостиной. Он был редкостным снобом. Все, что не входило в рамки его понимания реальности, было ложью. Все, что не поддавалось осмыслению, – выдумкой. Но если вы хоть на секунду усомнились в его чисто метафорической любви к сказкам, то вы мало о нем поняли. Он верил в них. Верил больше, чем в науку. Но наука была ему ясна и преподнесена наставниками на блюде с каемкой, а все волшебное и необычное как будто избегало его. Как и всякого ребенка, верящего в свою исключительность, это доводило его до исступления.
Одной из причин, почему Роберт не любил обсуждать герцога, заключалась в том, что, нарочно или нет, люди сравнивали отца и сына и не хуже его самого понимали: кровное родство – это еще не все. Роберт был непропорционально мечтательным: он возводил воздушные замки, будучи человеком трусоватым. Он боялся боли, оружие держал в руках с затаенной опаской, и уверенность в мелочах была для него важнее, чем уверенность в самом себе. Роберт был добрым (в глубине души) и честным, но покрывал эти редкие качества несоизмеримой гордыней. В душе он был обычным ребенком. Не герцогом и не аристократом, обычным человеком, которому в будущем уготовано было место среди серой прослойки, негласно разделяющей блистательное