что, когда появляется эта женщина, я использую одни и те же прилагательные, что забыл о запятых, пренебрегаю точками с запятой, зато злоупотребляю многоточиями. При каждом новом прочтении он возмущенно попрекает меня в нерадивости и в очередной раз принуждает к наведению порядка. Все эти действия, которые я послушно выполняю, зачастую занимают у меня больше времени и сил, чем само написание истории. Мои романы – мои тираны.
Каждый день, неизменно с восьми утра до восьми вечера.
И все-таки как я люблю его, этот огромный, тяжкий, кропотливый труд, которому нет конца! Я наслаждаюсь этими мгновениями – блаженными и ненавистными. Я испытываю невыразимое счастье, когда свожу воедино нити драмы, когда подготавливаю эффектную развязку, когда удается подобрать удачную формулировку, когда вижу, как появляются новые персонажи и давай меня удивлять, забавлять и даже пугать, они действуют вопреки моей воле, а я сочувствую их заблуждениям, смеюсь над их проделками, разделяю их печали, горько сожалею об их смерти. Я наслаждаюсь даже моментами, которые кого-то другого привели бы в недоумение, которые смущают даже меня самого – когда я сбился с пути и начинаю все сначала, останавливаюсь, потому что не могу предложить адекватного продолжения, или поправляю себя, писателя-торопыгу, когда сперва предпочел не оттачивать фразу, а усилить напряженность сюжета и яркость характера.
Каждый день, неизменно с восьми утра до восьми вечера.
Для писателя старость – это скорее преимущество. Годы даруют понимание себя: если лучше себя знаешь, не теряешь времени даром, не гоняешься за правдоподобием, сосредоточиваешься на главном, не смотришь в зеркало после каждых трех фраз: ты уже установил свои границы и обнаружил уловки, возможности, средства, способные их преодолеть. В двадцать лет я был диким скакуном, с которым не мог совладать. В шестьдесят я по-прежнему дик, но теперь я умею брать себя под уздцы.
Я пишу.
Иерусалим далеко. На расстоянии нескольких сотен страниц.
Я пишу.
Это плодотворное лето напомнило мне другие времена, много лет назад, когда мне было восемнадцать-двадцать и я готовился к экзаменам в Высшую нормальную школу[6]. Нагрузка тогда была не меньше, но с тех пор мои методы усовершенствовались. Как хитрый крестьянин, я оставляю землю под паром – это когда пахотную землю держат незасеянной, чтобы она восстановилась, и обрабатывают другую часть поля. Точнее сказать, я по очереди оставляю под паром полушария головного мозга, отвечающие одно за логическое, другое за образное мышление. В течение дня я использую их по очереди и никогда вместе.
По утрам я включаю логическое полушарие и правлю написанные накануне страницы. В десять тридцать я его выключаю и, запустив другое, эмоциональное полушарие, продолжаю писать роман. Около пяти вечера, когда оно устает, ослабев от неожиданных поворотов сюжета или внезапно пришедшей идеи, я оставляю его в покое, вновь включаю логическое полушарие и так работаю до восьми.
Этот