словами меня отправили в обсервационное отделение.
В родильном блоке обычно рожают женщины, у которых всё хорошо. В обсервации – женщины с выкидышами, женщины, которые делают аборты, или необследованные женщины с улиц, часто без документов.
Роды считаются преждевременными на сроке от 22 полных недель, с этого срока врачи обязаны проводить реанимационные мероприятия ребенку. Я же родила в 21-ю неделю и пять или шесть дней, мне не хватило всего одного-двух дней до того, чтобы врачи расценили происходящее как роды, а не как выкидыш. Когда я поступила в обсервацию, акушерка кинула мне: «У тебя маленький срок, сама родишь». Меня бросили одну со схватками и кровотечением.
Я долго звала врачей, но никто не слышал или не реагировал. Я чувствовала, как моя дочь бьется и борется за жизнь, чувствовала, как ей не хватает кислорода из-за отслойки плаценты[9], как шевеления, раньше спокойные, становятся отчаянными. Минута, когда она перестала биться, – самая страшная минута в моей жизни.
Когда наконец пришла врач и увидела, сколько крови я потеряла, она сразу вызвала еще двоих врачей и пару акушерок на помощь. Меня закрыли простынями, чтобы я не видела происходящего, но я слышала, как кровь стекает с кушетки и капает на пол, как спорят и ругаются врачи. Они хотели вытащить ребенка, но плацента отделилась полностью и перекрыла внутренний зев; я умоляла спасти моего ребенка, хотя понимала, что всё кончено.
Врачи пытались тянуть мою малышку руками за пуповину, ручку или ножку, я кричала. Прибежал анестезиолог и сказал, что по закону нельзя отделять плаценту без эпидуральной анестезии, это сродни пыткам. Врачи же ответили, что времени на «эпидуралку» нет, кровопотеря слишком большая; еще пять минут – и придется везти на экстренное кесарево; еще минут двадцать – и нужно будет удалять матку. Доктор настоял на своем и быстро сделал эпидуральную анестезию, эффекта от которой я уже не ощутила; мне поставили капельницу с окситоцином[10] – от него схватки возобновились и стали еще более болезненными. Я смутно помню, что давление на мониторах упало до показателей 80/40, – не знала, что это вообще возможно. Мне всё же удалось родить головку ребенка, и меня отправили в операционную на чистку, «отключив» общим наркозом.
Когда я пришла в себя, мне дали телефон, где были десятки пропущенных вызовов от мужа. Я позвонила ему и плакала в трубку, не зная, что сказать. Было много вопросов: «почему это произошло с нами?», «кто виноват?», – которые у всех пар одни и те же, но на них никогда нет ответов.
В наших роддомах, к сожалению, мало кто знает о медицинской этике, а палаты организованы без учета психологического состояния женщин, что довольно травматично и даже жестоко. Девушки после выкидышей лежат в отделении обсервации в палатах с теми, кто добровольно пришел на аборт и зачастую заявляет: «как хорошо, что я от него избавилась»; они слышат, как рожают другие женщины, а в конце каждых родов непременно раздается