первую свою награду. Тремя годами ранее он отказался вступить в коллегию нотариусов и ушел из конторы отца, где господин Эдуар Орлак рассчитывал сделать его своим достойным преемником. Артистическое призвание возобладало над всем. Но ужасный нотариус не простил сына. Он лишил его средств к существованию и отказывался принимать в своем доме. Да, вот уже три года бедняга Стефен выживал лишь благодаря субсидиям своего старого друга, мсье де Крошана, который втайне от нотариуса подбрасывал ему деньжат. Господин Орлак-старший, махнув на все рукой, продал контору и теперь занимался лишь оккультизмом – причем вместе с Крошаном! Славный мсье де Крошан!.. Восхитительный «шевалье», настоящий рыцарь, защитник бедных и неимущих! Сколько сил он приложил к тому, чтобы смягчить Орлака-отца и добиться от него согласия на брак сына! Но ничто не смогло тронуть сурового чудака, и молодым, хоть это и было печально, пришлось обойтись без его благословения.
Что за человек этот старик, этот вдовец с крючковатым носом, который мог бы быть дедом своего сына?.. В глубине темного зеркала Розина, как наяву, сейчас видела его ястребиный профиль. Он вспомнился ей таким, каким предстал перед ней, когда пожелал их принять после первой премии. Лавры сына его смягчили. Под нажимом мсье де Крошана он все же признал, пусть и нехотя, что Стефен может стать «кем-то». Не отрицал он и того, что Розина может оказаться порядочной девушкой. Но все же принял он их не слишком радушно. С тех пор они видели его лишь изредка, во время холодных визитов, от одной мысли о которых снохе Эдуара Орлака бывало не по себе на протяжении нескольких дней кряду.
Однако же миру известно, что Стефен стал «кем-то»! Благодаря ошеломляющему успеху он уже чуть ли не на следующий день выдвинулся в первый ряд. Без иной поддержки, кроме помощи своих преподавателей, без каких-либо коммандистов[9], без кривляния и экзотики, он очутился в свете триумфа, рядом с лучшими! Внезапно все на него в буквальном смысле набросились. Теперь у них всего было в избытке…
Слово «избыток» подходило бы сюда как нельзя лучше, не будь Стефен тем, кем он в действительности и являлся, – артистом, влюбленным в красивые вещи, столь сострадательным, что порой его можно было бы даже счесть расточительным, беззаботным и ничего не откладывающим на день завтрашний… То, что он зарабатывал, надолго у него не задерживалось. Его сейф был всего лишь резервуаром, из которого золото, порожденное его собственными руками, постоянно перетекало к поставщикам и беднякам. Если вдруг из его рук перестанет литься волшебный Пактол[10], что останется ему самому? Эти предметы искусства, эти дорогие гобелены, эти уникальные вазы – и счета.
И подумать только, что нищета будет сущим пустяком в сравнении с отчаянием пианиста, утратившего мастерство рук!..
Ах! Если случится подобная катастрофа, как возликует Орлак-отец!.. С какой ухмылкой он выслушает новость об этом несчастном случае! Ибо он обязательно о нем узнает, если уже не узнал…
Не следует ли Розине самой