уже несколько месяцев, но образ Ребекки Фостер до сих пор стоит у меня перед глазами. Я приехала к ней через несколько дней после нападения; Ребекка была одна дома с детьми. Муж ее уехал по делам, и она оказалась легкой жертвой. Я, как могла, обработала разбитую губу, подбитый глаз, синяк на щеке. Осмотрела фиолетовые синяки на теле, на руках и бедрах, на запястьях и лодыжках. Проверила, нет ли переломов и разрывов, но травм, которые нужно лечить, почти не оказалось. Только те, которые вылечить невозможно. Такие синяки я уже видела и знаю, что они означают. Так что я помогла молодой красивой жене пастора вымыться и переодеться в чистое. Укутала в одеяло. А потом села рядом и дала ей выплакаться у меня на груди. Гладила ее по голове и бормотала что-то успокаивающее на ухо. Подождала, пока Ребекка Фостер не выплачется досуха, а потом выслушала ужасное, душераздирающее признание, чтоб ей не нужно было нести эту ношу в одиночку.
Слушать – это навык, которому учишься постепенно. Много лет сидишь у постелей и в комнатах рожениц, дожидаясь, пока женщины поделятся тайнами, которые привели их к родам. Я знаю, что такие тайны выходят наружу волнами. Сначала первое ужасное признание, потом важные мелочи, произошедшие раньше. Взгляд украдкой. Тайная ласка. Мгновения страсти и потери контроля. Но иногда – и это хуже всего – история оказывается вроде той, которую путано и несвязно рассказала мне Ребекка четыре месяца назад. Иногда мне приходится сидеть и слушать о жестокости и насилии. О женщинах, которые признаются в грехах, совершенных не ими. Которые даже не верят, что с ними такое могло случиться. Которые отбиваются что есть сил. Так что в тот день с Ребеккой я просто сидела тихо и молчала, слушая ее рассказ. Иногда сочувственно кивала, но понимала, что говорить ничего нельзя. В тот момент – нельзя. Я знала, что звук моего голоса спугнет ее, заставит замолчать. А что бы ни случилось потом, я твердо знала две вещи: Ребекке нужно все мне рассказать, а мне – узнать, кто должен понести наказание за то, что с ней сотворили.
– Да, – наконец говорю я Джеймсу, сглотнув плотный комок гнева в горле. – Ребекка говорит правду, и я верю каждому ее слову. Сама видела, что они с ней сделали. Однако я надеялась, что Джошуа Бёрджеса за это повесят.
Джеймс смотрит на меня, и лицо у него мрачное.
– Может, и повесили.
Таверна Полларда
Что-то горит. Я чувствую запах за четверть мили от города и на мгновение вздрагиваю – а вдруг вслед за смертью сегодня утром в Хэллоуэлл пришло разрушение? Но когда мы проезжаем поворот, я вижу, что это просто густой дым из обеих каменных труб таверны. Влажная древесина всегда плохо горит, и дым стелется туманом, наполняя воздух едким запахом, так что щиплет в носу.
Таверна Полларда на фоне предрассветного неба кажется темной махиной. Она стоит прямо на перекрестке Уотер-стрит и Уинтроп-стрит, неподалеку от лавки Коулмана и реки Кеннебек. Само здание – простая прямоугольная конструкция в два этажа – используется для разных нужд: из таверны превращается то в здание суда, то в гостиницу, то в зал собраний,