страшно было, – вернувшись к разговору, ответил толстяку парень – страшно. Но привык. Записочку в кармане вожу. Невеста у меня в столице. Все предложение никак не сделаю – страшно.
Все, за исключением разглядывавшего содержимое своего бокала господина, от души заржали.
Тут только Самоварова заметила, что парень, которому она по первому впечатлению дала бы не больше тридцати пяти, уже заметно сед.И если бы не эта седина, его можно было бы смело назвать мальчишкой: открытая и несколько смущенная улыбка, угловатые, быстрые движения в поджаром теле и присущий многим русским мужчинам скрытый вызов во взгляде: «Я добрый, но ты меня не задевай!».
– Серега! – встрял в разговор сидевший справа от него русоволосый крепыш. За счет рельефной, подкаченной груди и бицепсов он даже сидя казался богатырем. И только глубокие морщины на лбу и в уголках усталых, но весело глядящих глаз выдавали возраст – богатырю было давно за сорок. – Каждый твой снимок войдет в историю.
– Я слежу за твоими работами, – отставив бокал в сторону, вновь подключился к разговору «желчный». – Храмы впечатляют, портреты героев впечатляют, а вот насчет покореженных, с пустыми глазницами домов… и все эти… господи, несчастные дети… Думаешь, народ хочет это видеть?
– Не знаю, но я для народа и снимаю, – вертя в руке надкушенный огурец, отвечал Серега.
– Народ не хотел это видеть целых восемь лет, – теперь уже щедро отхлебнув из бокала, господин прочистил двумя короткими и сиплыми рыками горло. – Считаешь, в его сознании что-то принципиально изменилось?
– Именно принципиально! – моментально отреагировал русоволосый крепыш. – У Сереги только что выставка прошла в Питере.
– И где же?
– В одной гимназии. В центре города.
– В гимназии… – вновь поморщился господин. – Недоросли там компьютерные… Они же ничего не поймут в твоих работах, походя глянут и вернутся домой, к этим вашим стрелялкам. Оттуда все зло и пошло. Эх, раньше бы вы чухнулись…
– Кто это – вы, по первых? – беззлобно, но энергично отбивался богатырь. – это к вам вопрос – почему законы не принимали, чтобы стрелялки «эти наши» запретить?
– Милый мой… Мы с конца восьмидесятых в рыночной экономике. Что вам запретить-то можно? Это вы, молодежь, больше всех перемен и свободы хотели. У себя и спрашивайте, почему ваши дети с утра до вечера ловко орудуют в виртуальном пространстве, а в обычной жизни шнурки себе завязать не могут.
Самоварова ожидала от желчного большего полета мысли, а после этих замыленных до дыр обобщений потеряла интерес к его словам. Преодолевая желание подойти к столику и от души, по-матерински, поблагодарить седого парня в черном костюме, она быстро допила коньяк, окликнула официанта и быстро рассчиталась.
Выйдя в тамбур, повела носом – здесь недавно курили. Достав из сумочки портсигар, уверенно щелкнула зажигалкой – ну не в туалете же, ей-богу, взрослой тетке прятаться!
Поезд мирно покачивался на