и марихуаны. Здесь кипела жизнь людей, лишённых свободы. По периметру стояли металлические двухъярусные кровати. В центре камеры несколько пластиковых столов со стульями. В углу звучал телевизор. Те, кто были в камере, особо не проявляли интереса ко мне, и каждый занимался своими делами. Мне выделили верхнюю шконку прямо напротив входа. Место особо не отличалось от других, а я ни на что и не претендовал. Под кроватью стояли два локера – небольших пластиковых сундука для хранения личных вещей, которых у меня ещё не было. У кровати располагалось окно, чуть шире того, что было у меня в первой камере. Оно выходило на запад, и сквозь него внутрь попадал приятный алый свет Нью-Йоркского заката. Я забрался к себе на шконку, положил руки под подбородок и уставился в окно.
Точно такой же закат я наблюдал в свой первый вечер в Нью-Йорке. Я только переехал из другого штата, где отпахал очередные четыре летних месяца по студенческой программе обмена. Это была моя третья поездка на заработки в Америку. Мы стояли с моим новоиспечённым соседом по квартире, поляком Павлом, на крыше старого четырёхэтажного дома, затерявшегося в муравейнике Бруклина. Закат медленно покрывал весь район алой пеленой. Затем цвета становились ярче и насыщеннее, словно он созревал прямо у нас на глазах.
Все оттенки красного заволокли небо. Вокруг порозовело. Однообразные невысокие дома, машины, люди, деревья вдруг стали розовыми. Казалось, что-то спускалось с неба и проникало в людей, идущих с работы. Словно манна небесная снизошла на город, заставляя людей поднимать головы, смотреть вверх и улыбаться.
Я поймал эту улыбку на уголках своего рта, посмотрел на Павла. Тот тоже стоял, улыбаясь как младенец, увидевший лицо матери. Это длилось не больше минуты, но осело в моей памяти надолго.
Вот и сейчас я слегка улыбнулся, глядя на исчезающий розовый закат. Я не знал, что счастье – это выбор, который нужно делать много раз в течение дня, поэтому наслаждался лишь его крохами.
Переехать в Нью-Йорк меня вынудили обстоятельства, которые, как я полагал, от меня не зависели. Я не хотел ехать в большой город, а точнее, я его боялся. Город пугал меня. Мысль о том, что я стану одним из миллиона таких же никому не нужных студентов-эмигрантов, просрочивших свои визы и оставшихся тут в поиске американской мечты, угнетала. Но что было делать? Остаться в маленьком курортном городке на берегу Атлантического океана после недавних событий я уже не мог. Вернуться домой в Россию? Кому я там нужен, что меня ждёт? Мутки, движухи, криминал?
Да, я абсолютно чётко понимал, что на родине, в Иркутске, у меня мало перспектив. Родители уже несколько лет были в разводе. Мама пребывала в депрессии, но тогда я этого не понимал и не умел её поддержать. Чувство вины и обида двигали мной в те годы, я часто выливал наружу неконтролируемую агрессию. Отношения с отцом были ещё хуже. Мы почти не встречались, изредка общаясь по телефону. Иногда он забирал меня из милиции после очередной разборки. Под действием алкоголя я закипал, и наружу