не может читать из Торы на протяжении трех или четырех актов. Что-то должно происходить. Есть у нее муж?
– Если я не ошибаюсь, она вышла замуж позже, но потом развелась.
– Почему бы вам не ввести любовную интригу? Любовь женщины придает пьесе драматичность.
– Пожалуй, это мысль. Стоит подумать.
– Пусть она влюбится в нееврея. В христианина.
– В христианина? Это невозможно!
– Почему бы и нет? Для любви нет препятствий. Предположим, она больна и вынуждена пойти к доктору-христианину. Они могли бы полюбить друг друга.
– Почему бы ей не влюбиться в кого-нибудь из своих? – предложил Файтельзон. – Я уверен, что все эти хасиды, что сидят у нее за столом, лопают объедки и слушают Тору, просто без ума от этой девицы.
– Еще бы! – оглушительно расхохотался Сэм Дрейман. – Будь я одним из этих хасидов и не будь у меня моей Бетти – дай ей Бог пережить меня! – я бы сам в нее втюрился по уши! Сам я круглый невежда, но люблю образованных женщин. Бетти училась в гимназии. Книги читает прямо тыщами. Она играла в театре у Станиславского. Расскажи им, Бетти, с кем ты играла. Пускай они знают, кто ты такая.
– Тут нечего рассказывать. – Бетти покачала головой. – Я играла в России в еврейском театре и в русском тоже, но уж такая моя судьба: только соберусь что-нибудь сделать, как вокруг меня образуется целая сеть интриг. Не знаю, почему это так. Не хочу ни власти, ни богатства. Я никогда не пыталась отбить у кого-нибудь мужа или любовника. Поначалу мужчины любезны со мной, но потом, когда они видят, что я держу их на расстоянии, становятся моими злейшими врагами. Женщины же готовы утопить меня в ложке воды. Так было в России, так было в Америке, так будет и здесь.
– Если кто посмеет сказать слово против моей Бетти, я тому выцарапаю глаза! – опять заорал Сэм Дрейман. – Они должны ноги ей целовать!
– Не надо целовать мне ноги. Я хочу, только чтобы меня оставили в покое и чтобы я могла играть в пьесе, какая мне по душе.
– Ты будешь играть, Бетти, дорогая, и весь мир узнает, какая ты великая актриса. Так было всегда: все великие актеры вышли из низов. Ты думаешь, Сара Бернар шла по пути, усыпанному розами? А другие? Вот эта, из Италии, как там ее звали? А Айседора Дункан? Думаете, ей не мешали? Даже у Анны Павловой были неприятности. Когда люди чувствуют талант, они звереют. Я читал что-то в газетах – не помню, как звали писателя, – про Рашель и как антисемиты пытались вышвырнуть ее из…
– Сэм, я хочу поговорить с молодым человеком о пьесе.
– Пожалуйста, дорогая. Мне уже заранее нравится эта пьеса. Я чувствую, что она просто для тебя. Держу пари, что внутри у тебя тоже сидит кто-то, какой-нибудь диббук[30], дорогая моя. – Он повернулся ко мне. – Каждый раз, когда она начинает кричать на меня, она похожа на одержимую.
– Ты прекратишь или нет? Хватит уже.
– Сейчас, сейчас. Я только еще об одном хочу сказать молодому человеку. Я вам дам пятьсот долларов, чтобы вы могли спокойно работать и не думать, где и когда придется поесть в следующий раз. Напишите пьесу,