писатели не преувеличивали, подумала она. Может, лучше было бы не знать, проще было бы вообще никогда ничего не видеть. Жить дальше, веря, что это всего лишь вымысел. Но стоило ей узнать, что все здесь настоящее, что она может протянуть руку и прикоснуться к тому, о чем читала, таким все было осязаемым, – как в ней что-то пробудилось, и она обнаружила, что хочет большего, хотя прекрасно понимала, что это невозможно.
И тогда она закричала. Она кричала, как кричит ребенок, когда бьется в истерике, услышав, что не может получить желаемого. Она кричала, меньше всего ожидая от себя, что способна издать такой звук с такой силой, чувствуя, как он прокатывается по всему телу. Она кричала, задыхаясь от ярости, которую сдерживала все эти годы, пока ее голос не ослабел, не стал хриплым и сдавленным, и тогда уже не осталось ничего, вообще никаких звуков, кроме ее дыхания, сбивчивого и тяжелого, потому что ей не хватало воздуха. Она уронила чемодан и почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Положила одну руку на грудь, другую на живот, заставляя себя дышать, – нет, она понимала, что дело не в этом, а как раз таки в том, что она дышит слишком часто. Она сделала медленный вдох, заставила свое тело перестать трястись, а руки – перестать дрожать.
Именно тогда ее внимание привлекло какое-то движение в нише наверху. Чья-то тень, подумала она, а значит, кто-то за ней наблюдает. Она шагнула было вперед – что она собиралась сделать, она не знала, – но ее остановил шелест ткани, отчетливый звук, выдающий чье-то присутствие в саду.
Это была женщина, которая шла через двор, цокая по плитке каблуками туфель-лодочек. Их разделял канал – всего несколько ярдов, хотя этого было достаточно, чтобы женщина не могла увидеть Луизу за пышной листвой. Вдобавок удобная позиция дала Луизе возможность в деталях разглядеть, что произошло дальше: из сумки женщины на плитку необъяснимым образом начали выпадать пачки денег, одна за другой; некоторые из них рассыпались, и отдельные купюры спорхнули на землю, как листья с деревьев осенним днем. У Луизы сжалось горло. Ей казалось, что она не может дышать, что воздух раскалился и стал слишком густым, волосы липли к шее.
Луиза была уверена, что женщина вернется, осознав свою оплошность. Но та не вернулась – не посмотрела назад, не замедлила шаг, вообще ничего не сделала и продолжала идти торопливой походкой из одного конца сада в другой, пока не нырнула в соседнее здание, где ее поглотила темнота. В саду воцарилась тишина, как будто все замерло ради этого единственного, неповторимого момента.
Сначала Луиза двигалась медленно. Она пошла вдоль стены к Асекия-Реаль, к мостику в центре, который соединял обе стороны сада. Остановилась, глядя на рассыпанные деньги. Это были не песеты, к которым она уже привыкла, – нет, это были фунты стерлингов крупными купюрами. Десятки, двадцатки, даже несколько штук по пятьдесят фунтов. Луиза в жизни не держала в руках таких денег. У нее перехватило дыхание. Она наклонилась, чтобы сгрести деньги в кучу, касаясь теплой плитки.
Она