в один из дней маленькая Люся за руку с папой идет смотреть город «после бомбежки». Отец решил, что ребенок должен сразу вникнуть в происходящее, должен понять и осознать своим детским умишком, чтобы легче потом ему было выжить…
– Мы пошли в центр, на площадь имени Тевелева. Во Дворец пионеров попала бомба. Середина здания, там, где был центральный вход, разрушена. Окна выбиты. А как же красные пушистые рыбки? Где они? Успели их спасти? Городской Пассаж, что напротив Дворца, был разрушен совершенно, и даже кое-где еще шел дым. «Да, усе чисто знесли, зравняли з землею… ах ты ж, мамыньки родныи…» Я так любила ходить в Пассаж с мамой! Мне он запомнился как сказочный дворец! Много-много света! И сверкают треугольные флакончики одеколонов «Ай-Петри», «Жигули», «Кармен»… Их много, бесчисленное количество. И мама – счастливая, как на Первое мая. …А теперь бугристая, еще горячая груда камней.
В тот же день девочка впервые в жизни увидела раненую женщину и мертвого парня (близкого знакомого семьи).
Вскоре произошло и еще одно важное событие: отец Люси добровольцем ушел на фронт, и девочка осталась с мамой, оказавшись в оккупированном нацистами городе.
– Папа ушел. Он унес с собой баян, а вместе с ним унес самые прекрасные песни, самый светлый праздник Первое мая, самое лучшее в жизни время. Время – «до войны».
Глава 6. Оккупация и голод, как движущая сила выживания
24 октября 1941 года в город Харьков вошли немцы. Город замер, будто вымер, жители притаились в страхе перед будущим. Словно тени, смотрели они потемневшими от тревоги глазами как по булыжной мостовой Клочковской улицы (что находилась совсем близко от той, где жила наша героиня) шли немецкие войска, ехали машины, танки, орудия. Вскоре дом, где в полуподвальной комнате ютились Гурченки, был занят под немецкую комендатуру. Люсю с мамой переселили в здание по тому же Мордвиновскому переулку, на четвертый этаж – так у них оказались две светлые просторные комнаты (одна причем с балконом) и соседи по коммуналке. Если бы переезд произошел при других обстоятельствах (в комнате, где до этого жила Люся, в окно она могла наблюдать лишь ноги прохожих), то обретенные свет и простор могли показаться раем. Но!
Потрясает откровение, выказанное Людмилой Марковной о той вынужденной смене обстановки.
– Балкон на всю жизнь стал для меня символом холода. Если в доме есть балкон, значит, в нем холодно. После нашей маленькой темной комнатушки эти две светлые комнаты казались мне огромными залами. Я и сейчас боюсь больших комнат. И я в это время совсем не думаю о войне. Просто холод с детства пронизал меня так глубоко, что я чувствую его намного раньше, чем он наступает.
Зима 1941–1942 годов действительно стала серьезным испытанием для харьковчан. Морозы пришли очень рано. Уже в ноябре среднесуточная температура в Харькове составляла минус 4,4°, а по средним данным за предыдущие 48 лет наблюдений – плюс 0,8°. В январе 1942 года среднесуточная температура равнялась минус 15,8° при средних показателях минус 6,9°. Столбик термометра опускался до минус 32,6°, а высота снежного