что ни на есть, доступных местах – видимо, родители Светы полагали, что ей, как будущему потомственному доктору, не лишне осваивать латынь по любым источникам – то перепечатанные на машинке и размноженные в условиях конспирации заветные сероватые листочки, с характерной темной полосой от копировальной техники, с произведениями великих опальных писателей прятались от дочерей подальше…
Но мы находили самиздатовские светокопии в тайниках квартиры Поповых и почитывали Солженицина, Набокова, Пастернака. С трудом, но с великим желанием пытались постичь смысл «Мастера и Маргариты». Связать советские времена и происходящие две тысячи лет тому назад события было невероятно сложно, но вместе мы упорно продирались сквозь запутанные описания и бездну библейских названий, перечитывая главы по несколько раз. Дружно симпатизировали непонятному, но симпатичному бродячему философу Иешуа Га-Ноцри и сопереживали могущественному Понтию Пилату, который однажды смалодушничал, и за эту ошибку здорово поплатился – автор обрек его на вечную муку: безусловно, самую страшную из всех – муку совести! Надо сказать, появление Маргариты, совершенно голой, на людном балу, на котором мистика и чувственность просто зашкаливали, да ее ночные полеты на метле – что-то такое, странное, не совсем осознаваемое, в организме пробуждали… И все же, эти волнующие и где-то даже тревожные ощущения оказывались вторичны по сравнению с истиной, запрятанной в романе. Главное было до нее докопаться. Из всех присутствующих только Соня и я смотрели «Фауста» в Оперном театре. Потому мы с ней хоть как-то были готовы к опасному открытию, а вот девчонки… Они ждали неземной любви, а книга-то, по сути, оказалась не столько о ней, сколько, даже страшно сказать, о жизни дьявола.
Нет, не напрасно мы познавали, анализировали, спорили… В головах кое-что оседало. Во всяком случае, отличать высокое от пошлого мы точно научились. Значит, не совсем уж мы дети, какими предпочитают нас видеть взрослые. Кажется, и громкая фраза феи о любви понималась нами правильно. Зря тетя Люся за нас волновалась…
Тем не менее, насчет кукол она была абсолютно права. Было. И не далее, как вчера.
Вечером, когда мы укладывались спать на мансарде, Соня загадочным шепотом, будто это была страшная тайна, спросила меня:
– Хочешь, что-то тебе покажу?
И повела меня в темный угол.
Там, на полу за печной трубой, стояла большая коробка, накрытая старенькой пуховой шалью. Соня откинула дырчатую шерстяную накидку, и я увидела уютно разложенных, словно на постельке, кукол, мишек, заек и прочий игрушечный народ. Меня поразило, что старые игрушки не были свалены в одну никчемную кучу и забыты навсегда. Напротив, каждый персонаж был обласкан и обихожен моей сердечной подругой. Судя по тому, что пыли в кукольном приюте не наблюдалось, Сонечка довольно часто заглядывала в заветную коробку и, надо думать, втихаря играла в куклы. Я не стала высказываться вслух о своей догадке, чтобы не задеть святые девичьи чувства. Да и