Алексеевна, дело печальное, но это епархия Московского уголовного розыска. Там такие асы! Сыскари высочайшего класса. Среди них есть интеллигентные ребята, которые вам бы подошли. Я могу присоветовать и даже договориться. Там достойные ребята, поверьте. Нескольких могу вам лично рекомендовать. Вот, например, Володя Михейчев. Уже подполковник. Настоящий профессионал! И человек честнейший.
Фурцева еле заметно нахмурилась.
– Спасибо, Иван Николаевич, но я вас прошу о другом. Мы как раз не хотели бы никакого вмешательства милиции. Тут важна полная секретность, а с этим у них всегда бывают проблемы. Никто не должен знать, что в СССР, как в США, возможны музейные кражи! Тут речь о престиже нашей страны. У нас же действительно не было ни одной кражи с выставок аж с двадцатых годов. А при мне уж точно ничего такого не было! И поэтому мы надеемся, что за дело возьметесь вы и ваша группа. С товарищем Семичастным всё предварительно согласовано. И я обещаю вам, что буду держать с ним контакт на протяжении всего дела. Мы вас не торопим. Работайте полгода, год, только верните нам Хальса. И так, чтобы никто не узнал о нашем позоре. Официально картина отправилась на реставрацию.
Пронин задумчиво произнес:
– Значит, нужно дать в газетах интервью с реставратором. С фотографиями. Для этого понадобятся копии настоящего Хальса. И интервью. Искусствоведов подключим.
Фурцева всплеснула руками:
– Я не сомневалась, что вы согласитесь. Я знаю, вы занимались великими делами. Но высокое искусство – это вершина всего. Ведь оно принадлежит вечности. И только вы можете спасти честь нашего искусства, вернуть Хальса народу, только вы. А копии мы вам устроим. За два дня будут готовы. И газетные публикации – это не проблема. Кстати, отличная идея, Иван Николаевич!
– Леонид Ильич уже знает?
– Да. Ему я доложила первому. За пять минут до того, как наш фельдъегерь был послан к вам. Поверьте, вам будет обеспечено всё необходимое. На высшем уровне.
– Ну что ж, пока не закончился санитарный день, я хотел бы осмотреть выставку.
– Замечательно! Замечательно, Иван Николаевич!
Начальник охраны Пушкинского музея – полковник КГБ в отставке Виктор Фёдорович Любшин – встретил Пронина во дворике, на подступах к огромному зданию с колоннами.
Синий костюм, седоватые усы, строгая выправка. Наш человек, сразу видно.
– Ну что, Виктор Фёдорович, прокол у вас? – спросил Пронин почти добродушно.
– Ума не приложу, как это произошло. Все меры мы соблюдали. С двадцатых годов ничего подобного в наших музеях не было! Я первым делом уборку на сегодня прекратил. Вы же криминалистов приведете, правильно?
– Правильно. Уборку назначьте на ночь. Сейчас нам каждая пылинка дорога. Говорите, с двадцатых годов такого не бывало? Вот это и тревожно. Как прошло утро вашего санитарного дня? Можете рассказать мне детально?
– Так точно, товарищ генерал. С раннего утра работали уборщицы, столярная бригада. К счастью, начали они с другого конца,