они втроем – с Францем и его приятелем Йозефом, лидером социалистической партии Баварии.
– Давайте выпьем за дружбу и мир между нашими народами, несмотря на политические разногласия! – провозгласил Франц.
– И за торговлю, без которой дружба в политике теряем смысл и быстро исчезает! – добавил Пронин. И, выпив, спросил:
– А, кстати, как вам выставка?
– Выставка высокого класса. Но от России в плане искусства мы ждем чего-то другого. Более самобытного. Здесь в основном западные мастера, их и у нас много, – рассуждал Франц. – А нам интересна русская иконопись. Интересен советский авангард двадцатых годов. За ним сейчас в Европе большая охота. Да и современная советская живопись, графика, скульптура. Или хотя бы старые русские мастера – как в Третьяковке. А тут большие мастера, есть раритеты. У ваших аристократов и купцов имелся вкус, они умели выбирать стоящие работы. Рубенс – это, конечно, наша немецкая душа. Приятно было увидеть его в Москве. В таких количествах. И работы высокого уровня. Вы понимаете меня?
– Понимаю, Франц, и даже готов организовать выставку советского авангарда в Берлине. Думаю, мадам Антонова нам в этом поможет.
У немца азартно загорелись глаза:
– Надеюсь, это не просто слова?
– У нас слова с делом не расходятся. Сейчас для такой выставки нет никаких идеологических препятствий. А остальное – в наших силах. И Антонова всё сделает на высочайшем уровне.
За соседним столиком в одиночестве обедал господин Шмидт – тот самый коллекционер живописи. Пронин, конечно, познакомился и с ним. Худощавый блондин в очках, он выглядел моложе своих лет. Но на Пронина смотрел несколько испуганно. Боялся представителей Внешторга? Или понял, что перед ним контрразведчик? Или вообще в каждом русском видел контрразведчика и опасался их? К каждому из немцев Пронин приставил человека. Они должны были аккуратно следить за каждым их движением. Каждому из немцев поставили прослушку в гостиничном номере. Отчета о Шмидте он ждал с особым нетерпением. Было что-то подозрительное во взгляде и движениях этого человека.
Пронин не случайно еще в начале расследования вспомнил о нашем подпольном миллионере-пчеловоде. Он был вполне еще жив-здоров, и имело смысл поговорить с ним о советских коллекционерах живописи, способных на столь крупный заказ. И поэтому с утра Могулов повёз его в Калужскую область, в деревушку Вяльцево, к самому мирному и почти не нарушающему социалистическую законность советскому миллионеру. Казалось бы, далеко от музея, от немцев, от криминалистов, но Пронин решил ехать именно туда.
Хлынул дождь. Вокруг не было видно ни зги. Могулов еле слышно выругался по-бурятски.
– Что, Могулыч, не справимся со стихией?
– Давно такого ливня не было. Стеной идет.
Они остановились, решили не рисковать, переждать ливень.
– Минут на десять теперь, не меньше, – сказал Могулов, – а потом сможем поехать спокойно.
А Пронин вспомнил, как примерно здесь, в этих краях, он ходил по грибы мальчишкой,