тебе принесли, ничего не пожалели. Всё, что было у нас – всё тут. Сахар, соль, мука, яйца…
Зоя выкладывала на стол гостинцы – такую плату попросила у неё ведьма Марфа за помощь Прасковье.
– Вот ещё рыбный сочень принесла, очень вкусный, сама пекла. С поминок остался, – Зоя протянула ведьме пирог, – у нас бабушка на днях померла. Моя мать. Вчера схоронили. Помяни.
На этих словах Прасковья побледнела и без приглашения опустилась на лавку. Ведьма зыркнула на неё недовольно и стала внимательно рассматривать гостинцы. Сочень она поднесла к носу и долго принюхивалась к нему, с шумом втягивая ноздрями воздух.
– Покойником пахнет, – тихо и задумчиво произнесла Марфа, – мать-то сама померла, или помог кто?
– Сама! Старая уж была, два года лежмя лежала и померла вот! – быстро проговорила Зоя, и щёки её покрылись пунцовым румянцем.
– А пахнет так, как будто ей помог кто… – задумчиво проговорила ведьма.
Прасковья сидела ни жива ни мертва. Почувствовав, что всё тело ослабло и сознание вот-вот покинет её, она попросила у Марфы воды.
– Ишь ты какая, царевна-королевна, – проворчала Марфа, зачерпнула в чашку ключевой воды из ведра и поставила чашку перед Прасковьей, – привыкла, небось, к тому, что всё тебе на блюдечке достаётся? Вон и теперь мамка за тебя просит, а ты на лавке расселась, глазами хлопаешь.
Прасковья отпила воды, опустила голову, почувствовав, что её мутит от вида мерзкой ведьмы. Ей захотелось уйти отсюда как можно скорее, она встала с лавки и сделала несколько шагов по направлению к низкой двери.
– Сиди уж. Я гостинцы назад всё равно не отдам! – зло гаркнула Марфа, и Прасковья попятилась обратно к столу, укоризненно глядя на мать.
Откусив большой кусок рыбного сочня, ведьма прикрыла глаза от удовольствия и промычала что-то неразборчивое, повернув лицо к Зое.
– Чего говорите, не разберу? – прошептала Зоя, которая и сама уже была вне себя от страха.
– Вкусно, говорю, наготовила! – захохотала ведьма и засунула сразу полсочня себе в рот.
Прожевав, она вытерла губы рукавом своей замызганной рубахи. А потом взяла чашку, из которой пила Прасковья и залпом допила оставшуюся воду.
– Сплошная горечь после тебя, а не вода! Да и вид у тебя, девка, неважный. Ну, рассказывай! Больная ты, что ли? – спросила Марфа, грузно усаживаясь за стол напротив Прасковьи.
– Так кликуша она! Бес в неё вселился в Купальскую ночь, – тревожно зашептала Зоя, склонившись над столом, чтобы быть поближе к ведьме, – она, беспутная, в лес ходила. Там-то, видать, и случилось это. Кликает она теперь.
– Ты сама-то, девка, говорить умеешь? – усмехнулась Марфа, даже не взглянув на Зою.
– Умею, – угрюмо проговорила Прасковья.
– Тогда говори! Рассказывай сама, что с тобой случилось в лесу! А ты, мамаша, помолчи уже.
Марфа снова зло зыркнула сначала на Зою, потом на Прасковью, та вздрогнула и схватилась руками за лавку, словно боялась упасть.
– Я плохо помню, словно во сне было, – начала она, – помню,