следом – так, наверное, какие-нибудь антилопы кидаются за старшим в стаде, первым подавшим остальным знак удирать…
Руби сперва даже не поняла, что произошло, когда чужая пятерня сгребла её сзади за шкирку; девушка изо всех сил рванулась прочь, но у неё ничего не вышло, и тогда она в отчаянии обернулась и увидела над собой в полумраке страшную щетинистую физиономию с плагом-монеткой в левом ухе, и эта монетка вдруг мигнула пронзительным розоватым светом:
– А вот я сейчас вашу подружку… – у самого горла Руби блеснули острые треугольные лезвия, выстрелившие из закреплённого у того на запястье кастета.
Собственный тихий вскрик она услышала словно с секундной задержкой.
Алекс с Дианой рывком обернулись, и до девушки, словно во сне, донёсся какой-то рваный, смутно-плывущий голос Дианы:
– Волновик! У него волновик вживлён, Хаук!
– Во вторник в двенадцать ноль-ноль…
Просторный, душноватый затенённый зал. Плотно закрытые тяжёлыми парчовыми портьерами окна, прогорклая бронза статуй в стенных нишах, хрустальные канделябры с голографическими свечами в зеркальных простенках. Горечь мастики и старого дерева в воздухе, ароматы экзотических цветов, расставленных в напольных яшмовых вазах. Приглушённое золото света на матовой поверхности стеклянных столиков, приглушённый гул голосов – размеренный и негромкий, словно жужжание множества маленьких механизмов.
Здесь не принято было говорить громко, не принято было мешать друг другу, не принято было вмешиваться в чужие беседы, не получив приглашения.
Не принято было слишком долго смотреть собеседникам в глаза.
В проёмах полукруглых сводчатых арок маячили секьюрити с прозрачными полосками виртуальных информаторов на лицах. Расторопные официанты бесшумными тенями скользили по мягким коврам и по вылизанному до блеска паркетному полу. Шёлковые рубашки, чёрные фартуки, форменные жилеты с галстуками-бабочками… и почти невидимые волновые стимуляторы, вживлённые в мочки ушей, – у всех, даже у сидящей на трёхногом табурете посреди зала девушки, которая безучастно скользила пальцами обеих рук по струнам огромного криза́лиса.
«Какая всё же хорошая штука – эти волновики, – в очередной раз подумалось Консулу. – Якобы облегчают персоналу его напряжённую работу, а на самом деле отлично обеспечивают безопасность. К завтрашнему утру никто из обслуги не вспомнит о том, что они здесь случайно увидели или услышали…»
Глаза у перебиравшей струны девушки были закрыты, и вращающиеся диски её громоздкой музыкальной машины (чёрт его знает, когда эта странная помесь арфы с древней прялкой успела войти в моду в высшем свете) звенели тихонько и немножечко тревожно – именно так, как надо, не отвлекая, а как-то исподволь настраивая на рабочий лад.
– Значит, завтра, в двенадцать ноль-ноль… – медленно повторил Консул. – И все они будут вооружены?
Сидящая напротив него женщина молча кивнула, и в её затейливо уложенной причёске