столько же, сколько и нашим отношениям. И ничего не изменилось, ничего не исправилось. Да и я не идеален, но я стараюсь слушать и слышать. А слышит ли она меня? Все говорило об обратном.
На моем лице невольно появилась улыбка, когда подумал о Миле. Это даже Аня заметила.
– Ты чего улыбаешься?
– Да так, шутку вспомнил.
– Какую? – она была дотошной.
– «Самое искреннее, что я слышала, это мурчанье котенка. В нем нет лжи. Свинья, когда хрюкает, тоже не звездит», – пересказал я гулявшую в интернете картинку.
Аня усмехнулась и ушла на кухню, удовлетворившись ответом.
Я всю неделю продолжал думать о Миле, потому что она оставалась, наверное, единственным источником положительных эмоций. Серые тучи, завладевшие небом не на день и не на два, давили, статичная картина за окном квартиры удручала, а она, поэтесса, художница, менеджер и активистка, была лучиком солнца, оставшимся здесь, на земле…
Нет, надо гнать от себя все это.
6
Галерея была огромной, с высокими потолками, на стенах висели картины разных авторов – и оригиналы русских художников, и репродукции мировой классики, и работы современных мастеров. Как все интересно. Кое-где встречались скульптуры и бюсты древних греков, египтян, поделки и игрушки древних людей.
Средних размеров помещение было предоставлено руководством галереи под работы Милены. Собирались приглашенные гости, они подходили к картинам и озадаченно перешептывались между собой, кивали и усмехались. Виновница торжества была неотразима в бледно-красном вечернем платье. Я не мог отвести от нее взгляд. Она меня именно для этого позвала на самом деле? Не ради фотографий? И я не знаю, какой ответ был бы лучше.
Я усердно работал, щелкал всех подряд и в первую очередь ее.
В назначенный час все собрались перед Милой, и она начала рассказывать. Много, где-то даже косноязычно, сбиваясь. При этом она не теряла своего очарования. Наоборот, оно становилось все сильней, притягивало, как магнит. Собравшиеся узнали о том, в каких техниках она работает, как к ней приходят сюжеты, где черпает вдохновение. Стандартные темы. На меня Мила толком не смотрела. Почувствовал себя ненужным, как будто меня используют. Фотографий было достаточно, я перестал снимать. Стоял с отстраненным видом, рассматривал картины. В основном преобладали пейзажи, деревенские домики. Но встречались и изображения космического неба, темно-синего, сиреневого, с яркими звездами. Был портрет ее дочери – девочки с темными, как смола, волосами и острым подбородком. Взгляд очень строгий и очень серьезный. Почему Мила решила нарисовать ее именно такой? Еще выбивался из общей канвы автопортрет. На нем она была похожа на себя, но какая-то не такая, как будто это сестра-близняшка. Но что не так в ее внешности? Моложе? Серьезней? Грубей? Да, улыбка отсутствовала, а я привык видеть Милу именно улыбчивой, смеющейся.
Я постоял еще немного, выступал спикер из Союза художников России, делился впечатлениями от увиденной экспозиции.
Что же, мне здесь больше делать нечего. В непонятных, расстроенных чувствах я отправился к гардеробу. Мне всегда было непонятно, почему именно