прибавляет ход и – чудом отрывается от земли!
Через окно пилотской кабины Президент смотрит вниз, на выскочившие из джунглей грузовики с вооруженными повстанцами, торжествующе хохочет и кричит им сверху:
– Мат перемат ваш демократий! Фот вам демократий! Да сдрастует Лэнин! Лэнин всегда живой!
Молния бьет и сотрясает взлетевший самолет, от этого удара Президент тяжело валится в пустое кресло бортинженера. РУДы отжаты до конца, двигатели ревут на пределе мощности, но Егор, пытаясь выскочить из грозового облака, задирает нос самолета все выше и выше. Однако грозовому фронту, похоже, нет конца, и дождь переходит в ледяной град, который колотит по фюзеляжу и кабине, как артиллерийская шрапнель.
В осатаневшей непогоде Ан-26 швыряет как щепку в бурном вихревом потоке, Егор двумя руками, что есть сил, удерживает трясущийся и словно взбесившийся штурвал.
В грузовом салоне черные охранники, намертво уцепившись руками в кресла и сиденья, со страхом смотрят на расшатывающиеся и ослабевающие ремни креплений джипов и ящиков с золотом.
А Президент сидит на полу пилотской кабины, заняв своей тушей весь проход, икает и матерится по-нигерийски, по-русски и по-английски.
Неожиданно самолет выскакивает из черноты грозового фронта в яркий солнечный просвет, и Егор видит самолетные крылья, побитые, словно оспой, ледяным градом.
– Ужас! – говорит Егор Вахтангу. – Смотри!
– Лед! Оледенение! – сообщает Микола. – Зараз будэм падать!
Действительно, то ли от оледенения, то ли из-за нисходящего воздушного потока самолет вдруг начинает стремительно снижаться и вновь оказывается в черноте грозы и светящихся разломах молний. И опять ледяной град расстреливает самолет, штурвал пляшет в руках Егора, и кажется, что это будет продолжаться бесконечно – игра могущественной природы с крохотным самолетом и попытки Егора и Вахтанга вырваться из смертельных воздушных потоков.
А тут еще, при падении в очередную воздушную яму, Президента, не привязанного ремнями, возносит в воздух под потолок кабины, после чего он всей свой тушей шмякается прямо на руки Егора, держащие штурвал. Егор вскрикивает…
И вдруг снова яркое солнце бьет по кабине. Самолет, трясясь от вибрации, выравнивается у самой земли и несется вперед, едва не цепляясь брюхом за верхушки тропического леса. Егор, кривясь от боли, сталкивает Президента с рук и кричит:
– Штурман, мы где?
– Нэ знаю, – бормочет Микола. – Приборы сдохли!
– Аспирант! – через плечо кричит Вахтанг Президенту. – Мы куда летим?
– Кибуни! Кибуни! – отвечает тот.
– Какие, на хрен, Кибуни? – Шумахер роется в бумагах полетного задания. – У меня нет Кибуни в полетном задании!
– Твоя мат! – Президент тычет пистолетом в пах Шумахеру. – Кибуни, я сказал!
– Егор, давай в Кибуни, он меня убьет, – снова просит Шумахер.
Набрав высоту, Вахтанг и Микола крутят головами и вдали, справа, видят зеленую гладь