И санитар уже научился чуть-чуть понимать речь старика и не редко в точности понимал, что тот хочет сказать или уже говорит, не дожидаясь, когда его поймут. И если выдавался хоть сколько-нибудь тёплый день Арон тепло укутывал старика и тайком вывозил его на террасу.
– У меня сын чуть постарше, чем ты! – сумел однажды расслышать Арон, – Только тебе я нужен, а ему нет. Ты получаешь деньги за то, что возишься со мной. А он платит, чтобы это делали другие. Когда он был беспомощным и не давал мне ни спать, ни есть, я не отдавал его другим людям. А он меня отдал. Я больше никогда не увижу его.
Дальше старик говорил уже больше с самим собой, а молодой человек смотрел на уходящее солнце и думал о своих ещё не старых родителях, которых оставил далеко на Кавказе.
– Де той папа? – спросил старик, подняв голову на могучую тень рядом с собой.
– На Кавказе, дед! – коротко ответил Арон.
– Кавказ – это далеко. Ты пишешь ему?
Арон отрицательно покачал головой. Несколько лет назад Арон уехал с Кавказа. Ему, как и всем молодым людям хотелось самостоятельной жизни, и в конце концов свободы, чтобы найти себя. Иногда он думал о своих родителях, с тоской посматривая на знакомый номер в мобильнике. Но звонить не хотелось, потому что, как ему казалось, общих тем с родителями уже давно не было и говорить было не о чем. Но теперь ему было от этого не по себе. Это было каким-то неправильным явлением в его жизни и теперь никак не усаживалось в его душе. Старик закашлялся, потом снова взглянул на солнце.
– Только солнце не стареет, сынок, остальные все стареют и уходят к нему! – сказал он и сощурил свои липкие тонкие веки, играя с лучами, проблесками сверкавшими на его редких ресницах. Арон отвёз старика обратно в палату, раздел его и уложил в постель. И вдруг за спиной он услышал голос своего директора:
– Ты бы не привязывался к нему, Арон. Он очень болен, тяжело тебе будет.
Но Арон уже привязался. Он привязался всей душой к этому беспомощному старику, любил катать его по террасе, каждый день аккуратно кормил его с ложечки, читал ему не большие рассказы, играл с его скрюченными, как ветки старого дерева руками, делая массаж перед сном. А ещё молодой санитар полюбил провожать солнце и слушать тихий, почти детский смех старика. Прошло ещё несколько недель. Старики уходили каждый день по два или три человека. Все они были, словно брошенные дети, всё время плакали, капризничали и растерянно смотрели по сторонам. У многих в личных вещах оставались теперь уже никому не нужные фотографии их детей, которые старики бережно хранили так, как ангелы хранят своих подопечных. Каждую ночь Арон теперь звонил своему отцу. Тот радостно звал к телефону мать и они весело говорили друг с другом обо всём, будто никогда не расставались ни на минуту. И совсем скоро парень понял, что отец каждый день ждёт его звонков, потому что как только проходил один единственный гудок, тот тут же поднимал трубку. И Арон рассказывал своему отцу о старике и о его солнце. Жизнь Арона будто заполнилась, она вернулась в то изначальное, что даёт каждому человеку