Но разве в наши дни все не так?
«По ощущениям, как ночь», – говорит она. Я слышу слезы в ее голосе, и беспокоюсь, что ее голос может сломаться в любой момент. «Мы пришли сюда, достали одеяла и припасы, прячемся. Едим», – добавляет она и поднимает консервную банку, как будто для того, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. «Как устали мои кости. Мое тело болит.» Ее глаза сверкают синим светом, как маленькие газовые огоньки. «Сейчас ночь, я уверена в этом.»
Через мгновение, я просто пожимаю плечами. Она замолкает и ест помидоры, пока в банке не остается даже сока. Затем, она достает свой спальный мешок и ложиться спать.
Я снова возвращаюсь к своей записной книжке.
Когда я листаю пустые страницы, держа в руке карандаш и готовясь к работе, я сталкиваюсь с привычным барьером. Темнотой.
Я не могу видеть страницы достаточно хорошо, и даже если бы я могла, мой разум становится пустым. Вдохновение умерло давно, когда у нас украли свет и солнце.
Все, что я вижу, когда закрываю глаза, и когда открываю глаза, это чернота. Поэтому я лениво рисую темно-серые линии по странице и думаю о своих консервных банках, размышляю, какая из них будет у меня сегодня вечером на ужин, и гадаю, как долго мне хватит еды, которая у меня есть, если вдруг мы не сможем награбить больше, прежде чем покинем эту деревню.
Мы проведем здесь несколько дней. Мы путешествуем уже неделю. Мы все измотаны. Наши кости и мышцы болят. Поэтому мы должны отдохнуть, награбить все, что сможем, прежде чем двинуться дальше. Скорей всего, это будет еще одна маленькая деревня или даже фермерское хозяйство. Прежде чем идти, мы всегда проверяем карты, отмечаем свое местоположение и находим ближайшее изолированное место.
Только изолированное место. Города и поселки слишком велики – слишком большая цель для темных морков. Это верный способ умереть и сгореть дотла.
Я не могу сосредоточиться. Редко, когда могу, в последнее время.
Я захлопываю записную книжку и бросаю ее в открытый рюкзак. Она приземляется с глухим стуком. Я поднимаю ближайшую консервную банку на колени и открываю металлическую крышку кухонным ножом.
Фасоль. Я ем ее пальцами, наклоняясь, чтобы зачерпнуть столько, сколько смогу удержать. Я даже облизываю внутри банки, стараясь не порезать язык.
К тому времени, как я закончила, большинство остальных уже спали. Тишину нарушали глубокие, долгие вдохи, храп и изредка шуршание спального мешка.
Владимир Ильич, находящийся в дальнем конце нашего маленького круга, читает журнал у фонаря, расположенного рядом с ним. Он самый старший из нас. Его трость спрятана рядом со спальным мешком. Петр тоже не спит.
Он поднимает взгляд и смотрит на меня. В его карих глазах отражается свет фонаря. Я чувствую, как мурашки мгновенно пробегают по всему моему телу. Он нагоняет на меня страх.
Вздохнув, я вылезаю из своего уголка у полок и иду по ближайшему проходу, лишь бы избежать безумного взгляда Петра. У него на уме все время женщины.
Но никто в этой группе не настолько глуп, чтобы вступить с ним в