Камесу всякий раз, как он к ним приближался. Брезгливо поморщившись, наварх добрался, наконец, до планшира и, спрыгнув на палубу, стремительно обернулся, словно ожидал удара в спину. За ним, отстав лишь на секунду, встал Ипувер, держа наготове сюринкс и хмуро озираясь по сторонам. Однако нападать на них пока никто не собирался. На палубе в ожидании гостей стояли двое, и наварху не нужно было объяснять, кто из них кто. Один – могучего телосложения неулыбчивый мужчина, заросший буйной черной, как смоль, бородой по самые глаза, горевшие голодным волчьим блеском, – явно был гетериархом, отвечающим за безопасность пассажиров и грузов на этом корабле. Второй же… Камес посмотрел на него повнимательней и понял, что не ошибся. Надменное выражение на его мясистом, гладко выбритом по кеметийской моде лице и горделивая осанка, на которую ничуть не влияли маленький рост этого человека и его весьма объемистый живот, выпиравший сквозь многочисленные складки дорогого хитона, сразу выдавали в нем евпатрида, с рождения привыкшего повелевать. А его взгляд, в котором читались острый ум прирожденного стратега и хитрость, достойная Автолика, заставил Камеса подумать, что это, возможно, самый опасный противник из всех, встреченных им когда-либо.
– Добро пожаловать на мой корабль, – низко, но с достоинством поклонившись, на чистейшем кеми, которому позавидовали бы образованнейшие жрецы из Хет-Бенбена в Инну, сказал коротышка, подтверждая выводы наварха. – Я Мидактрис Алоад, проксен мудрейшего и милостивийшего миноса Бромия Бротолойгоса, да правит он миллион лет.
Камес поклонился в ответ, скрестив руки перед грудью. Однако Ипувер и гетериарх гептеры не шелохнулись, сверля друг друга пристальными взглядами: пока не был ясен статус гостей, ни тот, ни другой расслабляться не собирались. Не обращая на них внимания, Мидактрис сделал приглашающий жест и учтиво произнес:
– Прошу вас разделить со мной скромную трапезу, ниспосланную мне богами, дабы могли мы в покое и уюте обсудить дела, нас интересующие.
И, величаво развернувшись, в развалку двинулся впереди них, показывая дорогу.
Он привел их к большому дому, воздвигнутого из досок прямо на палубе гептеры возле ее мачты. Откинув тяжелый фессалийский ковер, заменявший двери, Мидактрис посторонился, пропуская гостей вперед. Ипувер, все еще не избавившийся от своих подозрений, с сомнением воззрился в открывшийся проем, словно ожидал, что в любую секунду на него оттуда бросится леопард. Камес, сам чувствовавший себя не в своей тарелке, сделал келевсту знак остаться на страже, и только заметив ответный кивок, прошел внутрь. Мидактрис, все прекрасно понявший, не подал, однако, и вида, с бесстрастным выражением на своем лоснящемся холеном лице последовав за навархом. Гетериарха, как заметил Камес, внутрь тоже не пригласили, то ли сочтя его недостойным столь высокого общества, то ли не доверяя пришельцам в не меньшей степени, чем они – им. И это обстоятельство странным образом