иликоновая маска, цветом больше напоминающая кожу утопленника, пролежавшего в воде пару недель, то желание смотреться в зеркало, мягко говоря, отпадает. Особенно если снять с головы колпак, то глазам предстанет вообще душераздирающее зрелище: прижившиеся местами бесцветные волосы торчат жидкими пучками, перемежаясь с проплешинами, как позапрошлогодний саксаул, поеденный дромадерами, или как засохшие водоросли, прилипшие к голове. Даже не знаю, как было бы лучше: с этим жутким мочалообразным скальпом или вообще с лысым черепом. И эти совершенно идиотские уши – с чего мэтр Вард взял, что они делают их обладателя похожим на эльфа? Как по мне, такие уши больше смахивают на ослиные. Ну да, пунктик у него по части книжек про эльфов. Но это не значит, что все вокруг должны обзавестись ушами, растущими не из того места и торчащими выше макушки. Ещё серёжек туда навдевал. Ну это-то ладно: в некоторых высших мирах – и в моём, кстати, тоже – серьги в ушах – боевая награда и знак отличия, их кто попало носить не будет. Это здесь, у них, в нижнем мире, серьги в основном бабы носят. А что я, баба, что ли?
Тарион, бледно-зелёный нефритовый шарик, лежал в огнеупорной склянке на полке над рабочим столом.
Я придвинул табурет, протянул руку и… хорошо, что не успел снять склянку.
– Огнелис, мать твою!
Глухо жужжа сервомеханизмами, котище принялся устраиваться у меня на загривке. Когда мэтр дома, он так запрыгивает на плечи только к нему. Когда хозяина нет, то может и ко мне. Файрфокс-1 – синтетический организм, синорг, разработанный на основе последней кошки, и покрытие – не бог весть из какого дерматина, и основа эндоскелета не упрятана внутрь – торчит наружу, как хребет у доисторического вепря, переходя в гибкий зубчатый хвост. Огнелис – образец из опытной серии, один из первых, на котором испытывали то, что сейчас в науке называют «запечатлённое поведение». Мяукалка ему досталась хрипловатая и скрипучая, звук – как наждаком по стеклу, зато мурчалка звонкая, что твой бубенец на карусельной лошадке. А если посильней махнёт хвостом, то перешибёт ножку стула. «Незаменимый помощник в любом доме: устранение грызунов, охрана домашней птицы от хищников и прочие хозяйственные функции. Набор дополнительных когтей с серрейторной заточкой прилагается». В мире, где нет живых кошек, но все рассчитывают на достижения техники, – весьма актуально. Хвост его, кстати, предназначен для обрубания веток и сучьев на приусадебном участке. В общем, наш Огнелис – необходимая в хозяйстве вещь. Люблю его. Мэтр говорит, что у них уже таких не делают. На его основе выпустили целую серию боевых роботов: разведку, там, провести, боеприпасы доставить.
На столе лежало несколько книг, я аккуратно собрал их в стопку. Лола Канамеро «Запечатлённое поведение: основные проблемы и методы решения» в твёрдом серо-голубом переплёте и две монографии профессора Пенского по эмоциональным роботам с неабсолютной памятью, привезённые то ли из серединного, то ли тоже из нижних техногенных миров. Мэтр ими дорожит, лучше вообще убрать от греха подальше.
Стараясь не свалить с плеч Огнелиса, я бережно снял с полки склянку и вынул тарион левой рукой. Видимо, мне, правше, так и не суждено привыкнуть к эндопротезу, хоть и очень хорошему, суперсовременному, нейроно-что-то-там-управляемому. Пришлось свыкнуться с тем, что правая рука не моя. Пока не моя. Я взял камешек тремя пальцами, осторожно покатал между подушечками. Светло-салатовая поверхность мягко засветилась. Я поднёс шарик ближе к глазам. В его полупрозрачной глубине спала нездешняя мощь. Читал, что если его неправильно активировать, то без стабилизатора он выйдет из-под контроля. Пространство может поменяться местами со временем.
Ладно, не стоит мешкать, мало ли что может случиться? Вот сейчас на самом интересном месте как откроется дверь, и мэтр войдёт в лабораторию… Этакую инициативность он точно не одобрит. Учёные такого уровня не любят, когда без их ведома проводят эксперименты. Но я могу и не дождаться, когда он сам сподобится, да и будет ли вообще это делать для меня?
Как он поступит, если застанет меня врасплох?
Лучше пока об этом не думать.
Я расчистил себе пространство, отодвинув пачку бумаги и песочные часы подальше, чтобы не свалить невзначай, и переложил шарик в правую руку. Искусственные пальцы ловко подхватили артефакт, повращали между подушечками, повторяя движения левой руки. Камешек словно задумался, потом свечение медленно погасло. Артефакт из нетехногенного мира не обманешь, нацепи хоть трижды суперсовременный протез. Я снова взял его в левую руку, легко покатал, лаская кончиками пальцев.
Потухшее было жемчужно-зеленоватое мерцание сделалось ярче, цвет приобрёл насыщенный изумрудно-зелёный оттенок, прохладная поверхность стала тёплой, и я с удивлением обнаружил, что она завибрировала. Мягкая волнующая дрожь передалась запястью, поднялась по руке в плечо, погрузилась в грудь и шею – в те места, которые оставались живыми, перетекла в голову; сначала беззвучная, она росла, усиливалась, превращаясь в отчётливый, ни на что не похожий звук… Хотя… почему же ни на что не похожий? В глубине артефакта я заметил движение, словно крохотный вихрь разрастался в самом